Игорь Наталик - Миражи

как один - соседи были уверены, что после такого тяжелого случая, еще не

совсем окрепший, хотя бы на время оставит эту злосчастную охоту. Но, увы,

охотничья страсть и на этот раз взяла свое без остатка.

И снова - как прежде - отдежурив первую же смену после болезни он со

своими собаками ушел в коварно притихшую тайгу на медведя. Вот человек...

*

ХОЛМИКИ

В таежном поселке Многовершинном каждый год выпадает много снега

до трех-четырех метров. Поэтому двери в сени открываются вовнутрь, хотя

это опасно - медведь может выломать. Откроешь дверь, а перед тобой стена

подмерзшего снега. Сначала начинаем отбрасывать его в сени, потом - делаем

дырку вверх - наружу, чтобы можно было пролезть, а потом начинаем делать

дорожку на улицу, что в общем-то почти бесполезно, так как к обеду всю ее

занесет. Жители поселка дорожки от домов утаптывают. Тогда ветер сметет с

них лишнее - такие вот маленькие хитрости.

Геологи, отработав свои трудовые договора, уезжают. Отбывают в

длительный северный отпуск, а кое-кто переселяется в другие северные

районы. Собак с собой не берут - безжалостно бросают. Собачки эти как

могут приспосабливаются к жестоким таежным условиям.

Если вы пройдете рано утром по поселку, то увидите множество снежных

холмиков-бугорков, особенно - возле столовой. Это под толстенным снегом

спят собаки. Они вечером роют ямку и укладываются туда теплым мохнатым

калачиком. Сверху их за ночь заносит снегом. А утром, стряхнув с себя

снежинки, стаями бегут к столовой, где их подкармливают остатками пищи.

Очень жаль тех собак разных пород, которых привезли с южных мест и зло

оставили на произвол судьбы. Ведь шерсти на них мало, и поэтому очень

мерзнут. Из жалости таких собак люди берут к себе. И все же многие зимой

погибают.

* * *

Миражи Вечности ХОЛОДНО, ТЕСНО, ТЕМНО

ХОЛОДНО, ТЕСНО, ТЕМНО

Сегодня просыпаюсь рано-рано и чувствую, что лежу на чем-то довольно

твердом. Услышал совсем рядом чужие, приглушенные голоса и решил тихонько

полежать и послушать, в чем дело, что случилось. Правда, почему-то

невозможно поднять веки: придавлены какими-то железками. Не могу даже

разъять слипшихся, тяжеленных ресниц. Перед глазами прыгают радужные

кольца и круги, снопы искр - вдалеке. Совершенно явственна желто-красная

сетка кровеносных сосудов. Горячо пульсируют все более звонкие звуки.

Отчетливо слышу шарканье ног. Женские и детские неостановимые всхлипы.

Тело мое совсем затекло.

Вот суета усилилась, и вдруг весь короб резко подбросили и, неловко

перехватив, с рывками и тряской вынесли на улицу. Тягуче взвыли и

осеклись, а потом медленно вздохнули трубы лабухов. Запахло изломанной и

раздавленной хвоей. Жалко ее - жить бы ей да жить. Земля подо мной поплыла

куда-то назад. Музыка, словно зубная боль, выла и выла, казалось, целую

вечность. Потом движение замедлилось. Сняли с колес. Грохнули на что-то

твердое, но не на землю.

Чувствую, как небо внезапно скрылось. Грохот молотков, и

проникновение ржавых гвоздей. Один согнулся - и тут же зачастила дробь

поспешных и легких ударов. Началась качка: бортовая и килевая. И вот я уже

брошен всеми - как якорь на долгой стоянке. Зашуршала и посыпалась земля.

Комья глины шлепаются все чаще и чаще. Вот среди них прозвучала малая

горстка - словно какнула птичка. И вдруг обрушился "землепад". Благостные

звуки пропали. Щели закрыты для света и воздуха. На последнем полном

вздохе: "Ма-а-а-ма!" Сорвал ногти и голос. Разбил в кровь висок.

Бес-по-лез-но. Все. Холодно, тесно, темно...

*

Заживо похоронен в своей маленькой, но уютной квартире. Ногти

довольно быстро вновь отросли. И голос возник и окреп. На лице появился

вполне добродушный оскал.

Первое время была ветошкой забинтована голова, но это даже помогало

занимать сидячее место в автобусе и в метро. В общем, началась вполне

сносная жизнь среди вас.

Оказывается, что нас здесь довольно много. Я легко узнаю "своих" по

особой, шарнирной грации и еще - по локтям, торчащим из карманов курток и

подталкивающих людей в нужном нам направлении. Поберегись, мы идем - сила.

Мы энергичны и всегда агрессивны. Нам не страшен ни голод, не

дефицит. Мы везде проникаем. Особенно чутки к кратким радостям бытия.

Градус Вечности помогает нам острее и безогляднее наслаждаться

похмельною жидкою кашкой вседневности в предчувствии опаляющей ваши

бессмертные души пустоты - нашей стихии.

И все же на этой дичающей, грязной планете нам холодно, тесно,

темно...

* * *

Миражи Детства ТВЕРСКАЯ ПАЛИТРАТВЕРСКАЯ ПАЛИТРА

Как дева русская свежа

в пыли снегов!

(А. Пушкин)

ПРИЕХАЛИ

Наш поезд, выкатясь бочком из смертельно перепуганной предчувствием

гражданской войны столицы, начал заглатывать пару своих бесконечных

макаронин, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть.

Облопавшись, он ненадолго засыпал у самых больших станций, а потом,

косолапо переваливаясь и змеясь, продолжал предписанный ему

железнодорожной судьбою бег.

В Кашине поезд икнул и, чуть подрагивая и недоумевая, отрыгнул некую

группу пассажиров, которых тут же принял в свое просторное чрево

санаторный автобус. Он засучил колесиками и заскользил по укатанному

снежному тракту вдоль заспанных, мерцающих как звезды морозного неба

окошек российских деревень.

Чу, приехали.

Осмотрелись: настоящий пахучий, живописный, таинственный бор.

Последний прощальный чай ТОЙ жизни - сутолочной, дерганной и

по-городскому свирепой.

В темноте незаметно подкралась и накрыла пушистым крылом тишина

тверской земли.

А потом нас оглушил повальный и сладкий сон.

*

ПЕРВАЯ ВЕСТОЧКА

Здравствуй, дорогая мама. Теперь я недосягаемо вдали от тебя, но

одновременно и рядом - всегда под сердцем.

Оказался здесь, в глубине тверского простора, наверное затем, чтобы

не спеша поразмыслить и поговорить со всеми вами, близкими мне людьми

отсюда - издалека.

Ну вот, тут же мысли разбежались, как тараканы под светом моего

бессонного ночника. Стыдно, конечно, но не смертельно.

Обидно так вот сразу заканчивать это письмо, даже не успев прилично

начать. Что ж, прогуляюсь, проветрюсь, глотну этого пьяно-чистого воздуха.

И тараканы, вернувшись назад, снова затопают лапками по моему

полированному столу.

Здесь - единственная, не по названию смирная речка, и мирно

дремлющая, седая тверская земля.

Теперь я вдали от бесконечно суетливой, прогазованной и гремящей

пустыми емкостями столицы.

В моей комнате оказался забытый (словно нарочно для меня) детский