Игорь Наталик - Светотени

Узнав из донесения Кейта, что Гунгер уже в России, Императрица поручила надзор за открывающейся фабрикой барону Черкасову, управляющему Кабинетом Ее Величества. Черкасов взялся за порученное ему дело с большой энергией, желая угодить Государыне, а также из чувства соперничества с обер-гофмаршалом Д.Шепелевым, который заведовал Императорской шпалерной мануфактурой, переживавшей период упадка.

Отношение Черкасова к этой мануфактуре было весьма характерным для нравов того времени. Он железной рукой довел ее до гибели, избрав для этого надежнейшее средство - не давать денег на содержание предприятия (это средство надежно действует и сегодня - в 2001 году по Р.Х.).

Не получая годами ни жалования, ни дров, ни свечей, мастера и рабочие были вынуждены разрушать деревянные фабричные здания для отопления своих квартир и даже - просить милостыню на улице. Д.Шепелев - директор шпалерной мануфактуры - многократно представлял докладные записки и писал лично барону Черкасову. Но тот на вопиющие письма не обращал никакого внимания. А докладам, пользуясь преимуществом своего положения перед Шепелевым (царедворцем предшествующего царствования), никакого хода не давал.

Только когда барона Черкасова не стало в Кабинете, Императрица получила возможность узнать правду о положении шпалерной мануфактуры и принять меры к ее восстановлению.

*

Таким образом, успех нового предприятия, пользовавшегося вниманием самой Императрицы и находившегося в ведении приближенного к ней влиятельного лица, был вполне обеспечен. Но для осуществления дела необходим был опытный человек, обладавший достаточными техническими знаниями. Эта важная сторона дела всецело зависела от Гунгера.

Этот человек, по-видимому, принадлежал к разряду великолепных авантюристов, которыми был богат XVШ век. Не имея достаточных знаний и опытности, но обладая исключительной энергичностью и умением эксплуатировать доверчивых людей, он успешно делал карьеру, выдавая себя за арканиста. Являясь в новое место Европы, Гунгер не скупился на обещания, а как только доверие к нему колебалось, спешил до грозы перебраться в другую страну.

Естественно, что потеряв почву под ногами в Швеции, он поспешил воспользоваться удобным случаем и предложил свои услуги русскому правительству. Предложение было сделано кстати. И если барон Корф, заключивший контракт с Гунгером, не позаботился поточнее разведать о его прошлом и действительном уровне его знаний, то причина понятна: мастерами, знавшими секрет фарфорового производства, в то время очень интересовались европейские правительства и принимали все меры, чтобы они не могли уйти в другую страну.

В этой связи приходилось вести переговоры в строжайшем секрете - из резонных опасений, что об этом узнают и мастера не отпустят. Поэтому барон Корф не смог своевременно навести должные справки. Вывоз Гунгера из Стокгольма был таинственно-стремительным.

Семья арканиста, оставшаяся в Швеции, состояла из его жены Иоганны Марианны, зятя Иоганна Генриха Генрихсена - мастера миниатюры, и его сына от умершей дочери Гунгера - пятилетнего мальчика. Все они жили вместе и после отъезда Гунгера терпели большую нужду. За этой семьей в 1745 году был послан сержант Воронин, доставивший всех в Россию.

Шведское правительство, имевшее несколько ранее возможность правильно оценить знания Гунгера, не чинило препятствий к выезду его семьи из Стокгольма. Зато русскому правительству пришлось уплатить за них значительные долги. Таким образом, приглашение Гунгера на первых же порах стоило правительству довольно больших по тем временам денег - более 500 рублей.

Вызов зятя Гунгера Генрихсена в Россию был намечен уже во время переговоров с самим мастером, так как Генрихсен был неплохим миниатюристом и, следовательно, мог быть полезен на фарфоровой фабрике в качестве живописца. Однако договора с ним предусмотрительно не заключали.

*

В России поведение Гунгера с первого же момента вызвало недоверие: в Петербурге он сразу заявил претензию на невыдачу ему установленной в контракте суммы. От Кейта потребовали объяснений. Расследование Черкасова выявило, что Гунгер получил от Кейта даже более, чем следовало. И вообще, арканист слишком много о себе говорил, он оказался заносчивым и неуживчивым. Естественно, такое поведение мастера не могло не отразиться на отношении к нему в России.

Трезин, радушно принявший гостя в свой дом, первым в письме к Черкасову высказал сомнение относительно его знаний: "Разговоров от него весьма прилично, а что будет впредь какой от него плод, Бог знает. И как слышно от некоторых людей, что он был в Гишпании, в Венеции, в Вене и потом в Швеции, но нигде, буде, плода от него не принесено, а правда то, или нет - впредь подлинно окажется".

Когда Гунгер приехал в Петербург, то Трезин по приказанию Черкасова доставил ему глину из Царского Села, Стрелиной мызы, деревни Мартышктной и других мест. Были взяты также образцы московских глин, имевшихся на петербургских стеклянных заводах. Гунгер хотел сразу произвести пробы этим глинам, но Трезин объявил ему приказание от барона Черкасова ехать немедленно в Москву, куда мастер выехал из столицы 29 сентября с большой неохотой.

Гунгер опасался, как бы его не заставили устраивать фарфоровую фабрику в Москве. Опасение это было совершенно напрасным. Черкасов поскорее видеть мастера и желал, чтобы Гунгер на месте познакомился с различными сортами великолепных гжельских глин, давно уже служивших кустарям для выделки простой белой посуды, а замечательной фабрике Гребенщикова - для выделки фаянса и проведения многочисленных опытов. Именно здесь надеялись найти пригодный для изготовления фарфора материал.

Однако дальнейшие поступки Гунгера вызвали неудовольствие Черкасова. Мастер подчеркнуто таился со своим секретом, вместе с тем постоянно досаждая вельможе мелочными просьбами: о вывозе семьи и о деньгах, о выделении экипажа, часто - совершенно безосновательными. Поэтому, хотя Императрица и Черкасов еще верили в знания арканиста, но нашли нужным предусмотрительно принять меры на будущее против его заносчивости и капризов, а также против всевозможных случайностей.

В результате как только Гунгер приступил к подготовительным работам по устройству фабрики, то есть еще на стадии исследования гжельских глин, к нему немедленно был приставлен Дмитрий Виноградов, который не отходил от мастера ни на шаг, имея целью досконально изучить все операции фарфорового производства.

*

Дмитрий Иванович Виноградов родился около 1720 года в Суздале, где его отец был священником. Дмитрий воспитывался вместе со своим старшим братом Яковом в Москве, в известной школе при академии Заиконоспасского монастыря. В конце 1735 года оба брата в числе других двадцати учеников (среди которых был и великий Ломоносов) направляются по требованию Сената в Петербург для продолжения образования при Академии Наук.