Татьяна Назаренко - Прынцесса из ЧК

"Наверное, он избалован чужим вниманием и ему очень тяжело здесь, среди одинаковых стен и дверей", - решила для себя Елизавета Петровна и вдруг почувствовала, что этот допрос точно даст результаты. Теперь ей уже не казались такими безнадежно непонятными записанные в тетрадке легенды и размышления. И даже красивые слова "мирны", "зоны", "арлеги" уже не пугали ее. "Чем они там занимались? Считали себя рыцарями-тамплиерами, боролись с незримым врагом по имени Иальдабаоф, по следам которого ползли какие-то лярвы? Как дети, верили в придуманный ими мир, вместо того... Стоп! оборвала себя Елизавета Петровна. - Главное, не потерять это..." Что такое "это", она не могла объяснить, просто если перед допросами не появлялось такого смутного чувства, они проходили трудно. А вот сейчас она чувствовала своего подследственного, еще ни разу не увидев его самого, и знала только, что теперь нельзя думать правильно, как надлежит ей, коммунисту и чекисту. Иначе допроса не получится.

На столе рявкнул телефон. Елизавета Петровна вздрогнула и сорвала трубку:

- Громова!

- Елизавета Петровна, вы уже ознакомились с делом? - приветливо осведомились на том конце провода. Говоривший слегка грассировал на звуке "р", это придавало его низкому голосу бархатистость, даже вкрадчивость.

- Да, Марк Исаевич, - невольно выпрямившись и подобравшись, отрапортовала Елизавета Петровна.

- Зайдите ко мне, обсудим. - И он повесил трубку.

Елизавета Петровна сгребла в папку фотографии, ту, на которой был изображен некрасивый мужчина, сунула в нагрудный карман гимнастерки. Положила папку в сейф, заперла его на ключ и торопливо вышла из кабинета.

* * *

С утра Марк Исаевич всегда просматривал донесения информаторов. Обычно это дело не занимало у него много времени, и, чиркнув карандашом в углу резолюцию, он откладывал бумагу в сторону. Но сегодня в довольно пухлой пачке оказался донос, который сбил его с привычного ритма. Рапорт одного из сотрудников ОГПУ, который регулярно сообщал начальству о настроениях подчиненных.

"Начальнику 9-го отделения ЭКУ

т. Штоклянду

Рапорт

Считаю своим долгом сигнализировать вам об опасных уклонах во взглядах вашего сотрудника Громовой (настоящее фамилие - Ешкова) Елизаветы Петровны.

Несмотря на то мы все знаем ее как ответственного работника, беспощадного к противникам советской власти и линии ЦК ВКП(б), после идеологически ошибочной антипартийной дискуссии, навязанной в 1929 году сотрудникам ОГПУ т. Трилиссером*, бывшим зав. ИНО** ОГПУ, т. Громова все чаще высказывает в личных беседах взгляды, которые следует трактовать как правоуклонистские. Считаю своим долгом своевременно сообщить вам о тенденции преступного благодушия, мягкотелости и утраты революционной бдительности т. Громовой.

Телеграфист.

23 июня 1930 г."

"Провести разъяснительную работу", - написал Марк в углу и отложил лист, но ход мыслей его нарушился. "Опять о ней, - поморщился он. - Дура! А может, разъяснительной работы не хватит? Не в первый раз о ней сигнализируют. Ладно, разберемся".

В дверь постучали. Марк буркнул, не отрываясь от чтения:

- Войдите!

Пришедший следователь СО Иван Звягин, молодой коренастый парень с простым, круглым лицом, тихо поздоровался и остановился напротив стола, терпеливо ожидая, когда на него обратят внимание. Начальник отделения с многозначительным видом что-то читал. Наконец на мгновение оторвался от бумаги, приветливо улыбнувшись. Иван тем не менее невольно потупился под его взглядом - про суровый нрав Штоклянда он был наслышан.

- Сядьте, товарищ Звягин, обождите.

Тот покорно опустился на стул. Марк Исаевич продолжал читать. Одна бровь у него всегда была чуть приподнята, что придавало его холеному, умному лицу иронично-понимающее выражение. Иногда Штоклянд наклонялся ниже, тогда Звягин видел только ровный пробор в набриолиненных волосах. Бумага, видимо, была важная, не зря же он ее изучал так внимательно.

На самом деле Марк уже закончил чтение, но исподтишка наблюдал за Звягиным. Удивительно много можно узнать о человеке, когда тот не подозревает, что за ним следят. Парень сначала заметно нервничал. Но постепенно освоился и даже не без интереса стал осматривать обстановку кабинета. "Вот обустроился! - было написано у него на лице. - Я бы тоже от такого кабинета не отказался. И мебель буржуйская, и дорожка на паркете, и фикус в кадке!" Особенно нравился Звягину стол - огромный, красного дерева, с точеными перильцами вокруг. На его зеленом сукне чинно и многозначительно выстроились четыре телефона, чернильный прибор из белого мрамора, украшенный женской фигуркой в как бы мокрых, прилипающих к телу одеждах, бронзовая пепельница в виде морды черта и трещащий вентилятор. За этим столом и без того солидная, полнеющая, но еще ладная фигура хозяина в добротном френче с орденом Красного Знамени и знаком "почетный чекист" смотрелась еще внушительнее.

"Тоже мне чекист! Сопляк, пороху не нюхал, привык работать в кабинетиках. Все, что думает, на морде написано! А ведь мне его хвалили дельный". Марк наконец поставил резолюцию и поднял глаза на терпеливо ждавшего парня, снял трубку телефона.

- Елизавета Петровна, вы уже ознакомились с делом? Зайдите ко мне, обсудим. - Перевел взгляд на Звягина, сказал серьезно:- С товарищами Юргенсом и Кирре мы договорились. Вы отнеситесь к этому без обиды. Все мы учимся - на своих ошибках, на опыте старших. Громова долго проработала в вашем отделении, опыт имеет огромный и, между прочим, ни разу не использовала незаконные методы. Понаблюдайте за ней, разберите все завтра до мелочей, проработайте следующий допрос. Побеседуйте не торопясь, она многому может научить.

- Побеседуешь с ней. Она меня сегодня утром поймала в коридоре. Напустилась, как ведьма. Стыдила. Товарища Дзержинского поминала. Он, мол, говорил, что тот, у кого сердце очерствело, кто не может чутко и вежливо относиться к арестованным, тому не место в ОГПУ. Рассказывала, что чекиста, ударившего подследственного бандита, Феликс Эдмундович прогнал из ВЧК. Это правда?

- Правда. - голос у Марка Исаевича был ровный и серьезный, но иронично поднятая бровь не вязалась с интонацией сказанного. Впрочем, испугавшемуся Звягину было не до тонкостей. - А с чего этот мистик взялся писать на вас жалобы?

- Ударил я его, не стерпел, - совсем уж по-крестьянски просто заявил Звягин. - Губу разбил.

- Губу разбил - это плохо, - протянул Марк Исаевич.

Звягин вопросительно поднял на него глаза.

- И что теперь? - тоскливо спросил он.

- Плохо твое дело. Лизавета Петровна настоит, будет комиссия. Как ни вертись, придется тебе писать объяснительную.

И, вспомнив о чем-то срочном, стал озабоченно искать на столе какую-то бумагу. До Ивана дошел истинный смысл сказанного. "А ведь он смеется! Сам-то даже не скрывает, что манера ведения допроса у него жесткая, даже грубая. Интересно, правду говорят, что он избивает подследственных резиновой палкой? Или есть иные способы бить, не оставляя следов? А ведь ничего мне не будет! Времена изменились, только говорить об этом не принято", - подумал он. Осмелев, спросил: