Андрей Назаров - Песочный дом

- Упился, ерой, - подначил кто-то из толпы.

Рыжий обернулся, ощерился со звериной злобой, плюнул папиросу в лицо говорившему и, задрожав телом, промычал:

- Порву.

Прохожий исчез. Парни волокли по двору оседающего деда. Он закусил рукав, и на обшлаге кителя пузырилась кровь. На парапете сидел Штырь, свесив синие татуированные ноги. Штырь зевал. Перед дедом боком двигался Ибрагим и страдальчески цокал.

- Дед? - спросил рыжий парень.

- Дед.

- Лихой мужик. Помрет, видно.

- Не помрет, - ответил Авдейка.

- Ну, дай-то Бог.

Деда приволокли в комнату и положили на кровать Машеньки. Возле него суетились Глаша с Иришкой. Рыжий парень исчез, а другой толкался в дверях. Авдейка узнал Лерку и спросил:

- Это ты деда нес?

- Иди, иди, малой, - сказала Глаша, выталкивая Авдейку. - Насмотришься еще...

- Ты не сердись на меня за бабочку, - пробормотал Лерка. - Я и сам не знаю, что это со мной было.

- Я не сержусь, - ответил Авдейка. - Только жалко ее. Один раз за войну прилетела, а мы убили.

- Пойдем ко мне, - горячо зашептал Лерка. - Я тебе черта своего дам. И коллекцию покажу. Ты здесь все равно не нужен.

- Не нужен, - согласился Авдейка. - Прогнали уже.

- А дед правда не умрет? - спросил Лерка.

- Не умрет, - твердо ответил Авдейка. Он приоткрыл дверь и взглянул на развороченную груду, сотрясавшую постель мамы-Машеньки. С белого покрывала свисали сапоги. Они были огромны, неподвижны и облеплены грязью.

- Идем, - сказал Авдейка.

- Так это дед твой? Могучий! Это да! Се человек. И что я его прежде не видел? У нас таких нет, - говорил Лерка, спускаясь с лестницы.

- Воевал он, - неохотно ответил Авдейка. - Его под Сталинградом ранили.

Лерка не расслышал. Он был возбужден, полон сознания своих сил и ответственности, возникшего в нем внезапно, когда в воротах дома он увидел Авдейку, не справлявшегося с пьяным, проклинающим стариком. Лерка бросился на помощь в неприемлющий двор, даже не успев подумать, нужен ли он там, и попал к месту, успел оттолкнуть Авдейку и подхватить пошатнувшегося старика. Лерка был потрясен рухнувшей на него тяжестью и удержался на ногах только благодаря рыжему парню, подставившему себя под удар. Дрожа от напряжения, тащил на себе Лерка огромного старика, сокрушаемого резкими толчками, рвущими грудь и исторгавшими кровавую пену. Старик хрипел и стискивал зубы, удерживая жизнь в развороченной плоти, и, ужасаясь этому противоборству, Лерка воспринимал его звучанием музыкальных тем, стихий жизни и небытия, которые непроизвольно развивались в его сознании, достигая кульминационного слияния. Потом старик рухнул на кровать и остался в одиночестве доигрывать трагическую партитуру, а Лерка вздохнул с облегчением и выскочил на лестницу.

Заглядывая в окна лестничных клеток, в мутную пропасть, разверзшуюся за ними, Лерка чувствовал, что способен прыгнуть и не разбиться, но миновать грань, уйти из себя в целое и обитать в пространстве, слившись с растворенной в нем музыкой. Чувство это сродни было тому, что возникало прежде за роялем в счастливые часы, когда в музыке сосредоточивалось все его существо и жизнь не взыскивала с него, не показывала на дребезжащем, немом и непреодолимом стекле деяние рук его, о которое преткнулась и воля его, и надежда, и музыка...

"Почему я об этом? - подумал Лерка, привычно ограждаясь от страшного видения, открывшегося когда-то за станционным окном и так внезапно настигшего. - Оттого, что смерть, наверное... Старик, смерть его рядом - и та, Алешина..."

- Что? - переспросил Лерка, оборачиваясь к Авдейке.

- Грудь ему разворотило. Под Сталинградом.

- Под Сталинградом, - повторил про себя Лерка. - Вот оно что... Возле Иловинского разъезда.

Он зажмурился, опасаясь, что, как тогда, на полустанке, откроет глаза и сквозь слепящий свет увидит свою фотографию в руках штатского и Кашей с разорванным ухом плюнет ему под ноги. "Этот!" - скажет штатский и сунет фотографию в карман.

- Этот! - произнес Лерка вслух и едва не грохнулся с лестницы.

Он раскрыл глаза и увидел на перилах руки. Они покрылись веснушками и казались чужими.

- Ты о чем? - спросил Авдейка.

- Деда твоего кровь, - ответил Лерка, присмотревшись к рукам.

- Ничего, у деда много крови, - заверил Авдейка, поспешно отводя глаза.

# # #

Попав в Леркину квартиру, Авдейка испугался, что заблудится, но виду не подал. Позади него Лерка запирал дверь пестрыми руками.

- Пойдем, умоемся, - сказал Лерка и быстро нашел ванную комнату, ще стояли блики кафельного сверкания и такой душистый запах, что кружилась голова.

Он пустил воду и протянул розовый овал с красивыми, но непонятными буквами. Авдейка отодвинулся, не в силах предположить, что таким чудом моют руки. Все же он сунул руки с мылом под сверкающий кран и тут же отдернул. Вода была теплая. На всякий случай он побыстрее передал мыло Лерке.

- У вас что, ванной нет? - спросил Лерка и смутился.

Авдейка представил свою раковину с эмалью, отбитой по форме смешного слоника с двумя хоботами, ржавые подтеки воды, кран, из которого всегда капало, и стены с отбитой штукатуркой.

- Есть, - ответил Авдейка. - Только у нас другая ванная.

Лерка покрутил мыло и бросил его в мыльницу.

- Ты что? - Авдейка вынул розовый круг из мыльной воды, подержал над струёй и стряхнул. - Его сухим держать надо, иначе оно в кисель превратится и пропадет.

- Я не знал, - ответил Лерка и сунул под струю розовые руки.

Кровь деда, вздувавшаяся на них пеной, брызнула, и исчезла в никелированном стоке. Авдейка вздохнул.

Вытерев руки о полотенце, похожее на халат дяди Коли, они прошли коридором, потом комнатами, которые комнаты, и другими, которые холлы. Всюду лежали ковры, было так просторно и пушисто, что Авдейка перестал ощущать себя. По дороге он увидел на стене тетю балерину с высоко поднятой ногой в белой туфельке. Авдейка вспомнил тяжелые сапоги деда и сказал:

- Это тетя балерина из кино.

- Это не из кино. Это знаменитая Павлова.

- Она в деревню уехала, - сказал Авдейка.

- А я думал, в Париж, - ответил Лерка.

- Правда, в деревню, так в кино сказали. Еще там земля была, как черный шарик, и звезды. Они как льдинки и звенят ночью.

"Ишь ты, - подумал Лерка, - звенят".

- А далеко мы идем?

- В мой кабинет.

- У меня тоже будет кабинет, когда вырасту, - сказал Авдейка, оживившись. - Там еще кресло "ампир" будет стоять. Оно красное, из него пружины торчат очень красиво.

Авдейка показал пальцем, как весело закручиваются пружины, ступил в Леркин кабинет и обомлел. Огромное животное паслось на желтом лугу. Оно было лениво, черно и чем-то обижено.

- Оно здесь... - начал Авдейка, не смея произнести "живет".

Но Лерка понял. Что-то помешало ему рассмеяться, он торопливо подошел к роялю, открыл крышку и, упав рукой на клавиши, взял торопливый аккорд.