Леонид Нетребо - Мидии не родят жемчуг (рассказы)

- А ты в какой школе учишься? - логично спросил Сережа, когда закончил рассказывать о себе.

Парень хохотнул:

- В особой. В спецшколе. Недавно восьмой класс кончил. Это далеко, не здесь. Хорошая такая, понял, школа. Там из таких, как ты, придурков людей делают...

Сережа опешил, внутри что-то оборвалось. (Как потом оказалось навсегда.)

- Ладно, Серый, хватит базарить, - лениво прервал, как будто сам себя, парень, отщелкивая очередной окурок. - Ты это... Много пятерок-то домой несешь?

Сережа закатил глаза, подсчитывая. Парень, смеясь, стал стягивать с него ранец:

- Слова к делу не пришьешь! Покажи.

Сережа подчинился, отдал ранец. Парень порылся в нем, вытащил японскую авторучку, подарок Сережиного папы, и сунул себе в карман:

- Поносить беру. У тебя деньги есть?

Сережа заворожено кивнул. Парень добродушно проговорил, как будто просто посоветовал:

- Так купи мне мороженного. Сдачу не забудь... Портфель пусть здесь полежит.

Через десять минут с мороженным было покончено. Все это время, пока парень ел, глядя куда-то вдаль, Сережа покорно стоял рядом, не смея сесть. Парень встал, потянулся, отряхнулся, скомандовал:

- Пойдем!...

В высоких парковых кустах, возле мусорных контейнеров, парень аккуратно вывернул все Сережины карманы, прощупал подкладки, выгреб всю мелочь. Поинтересовался с заботливым сожалением:

- Что же тебе папка часов не доверяет? Это плохо. - Посоветовал: Скажи папке: людям надо доверять. Иначе как же?...

Он вздохнул, скучающе повертел головой вокруг, спросил:

- Ну, что еще с тебя взять?

Сережа искренне пожал плечами.

- До трусов раздеть или по кумполу твоему умному, что ли, вон тем булыжником хрястнуть?... И в контейнер закинуть?... Будешь лежать, пока не завоняешь. - В голосе печаль и скука сменились праведным негодованием: - А что ты думаешь? Ведь неделями мусор не вывозят, безобразие, антисанитария! Куда исполком смотрит?

Сережа опять пожал плечами.

- Ладно, незнайка, - парень потрепал Сережу по головке, - шутка. Боишься?

Сережа, подняв глаза до уровня живота парня, кивнул.

- Правильно. Это главное. Запомни: испугаешь - пообедаешь. Короче: в понедельник придешь сюда, к нашей с тобой скамейке, принесешь червонец. Понял? То-то. За страх, брат, платить надо... А как ты думал? Ну, иди. Я еще посижу. - Парень закончил тихо, с задушевной меланхолией в водянистых глазах, в которых отразилось полуденное чистое небо: - И это... Про нашу с тобой дружбу - никому. Понял? Если что - поймаю, сам знаешь...

Это были последние слова, которые Сережа слышал от парня. Когда в понедельник он пришел с украденными у родителей деньгами к скамейке, нового друга с водянистыми глазами на ней не было. Сережа прождал до вечера и ушел.

До окончания одиннадцатого класса он пользовался другой школьной дорогой. Если иногда доводилось проходить мимо парка, старался не смотреть на скамейку, немую свидетельницу его позорного страха. Который спровоцировал или выявил - что, впрочем, одно и то же - его принципиальную готовность к низости. Низости - не только к себе, но даже по отношению к самым близким людям. Предел которой, в силу исчезновения причины, страх породившим, остался неизвестен. Ему казалось, что скамейка смеялась... Так продолжалось, пока парк не перепланировали и на месте скамейки не появилась волейбольная площадка.

Джокер балагурил: сыпал комплиментами в адрес соседки, задевал шутками стюардессу. На Сергея, казалось, не обращал особого внимания и лишь время от времени призывал в свидетели своей правоты, что выглядело явным ерничаньем. Сергей тайно продолжал изучать неприятного соседа: плотный, крепкий, резкий в движениях, предрасположенный к неоправданной жестикуляции. За всем этим, вместе с показной веселостью и расслабленностью, прочитывалось напряжение особой природы - постоянная готовность к отпору и нападению. Впрочем, если бы даже Джокер был неподвижен и нем, эту агрессивную готовность выдали бы одни только водянистые глаза, с детства ставшие для Сергея синонимом опасности, которая может породить панический страх, имеющий фантастическую силу.

И все же, больше всего расстраивало то, что Джокер неумолимой препоной отделял Сергея от Ольги. Он был в центре внимания (поэтому центральное кресло выглядело троном), и таким образом эмоционально подавлял Сергея, не давая возможности по своему общаться с соседкой. Сергею позволялось быть только пособником или продолжателем шуток Джокера, порой рискованных, в адрес "одуванчика", как окрестил Ольгу этот наглый шут. Роль не устраивала Сергея, но пределом его протеста являлось лишь поверженное молчание и натянутая улыбка в ответ на назойливые обращения Джокера. Сергею подумалось, что именно сдерживание соседа как мужчины было целью Джокера в его пустопорожнем словесном бенефисе. Но для чего? Для устранения соперника? С упованием на продолжение отношений с девушкой? Вряд ли Джокер мог серьезно на это надеяться: Ольга своим поведением не давала повода для какой-либо надежды. Реакция на шутки была откровенно холодной. Лишь иногда она снисходительно улыбалась, выразительно взглядывая на Сергея. Сергей отметил, что Джокеру такая реакция девушки была неприятна. Шутник нервничал, это было заметно по злым огонькам, мелькавшим в прищуренных от, как могло показаться, хронической веселости глазах.

После сильной вибрации, которая продолжалась минуту, самолет последний раз сильно тряхнуло и бросило вниз. Сергей ощутил, как похолодело в животе и к горлу подкатила противная тошнотворная волна. По салону пронесся общий тяжелый вздох. Ольга откинулась на спинку кресла и прямо-таки божественно закрыла глаза.

- Воздушная яма, бабоньки, - нарушил смятенное молчание Джокер, обращаясь к Ольге. - В такие моменты можно и арию Блевонтино спеть нечаянно. Из оперы Рыголетто. У меня аж в одном месте защемило. А у вас как?... Страшно?

- Нет, - очнувшись, сухо ответила Ольга и опять выразительно посмотрела на Сергея, - просто противно.

Джокер закашлялся, словно курильщик со стажем. Хотя, как он ранее похвастался, рассказывая "немного о себе", три года назад завязал с пагубной привычкой. В конце концов, закрыв пол-лица большим, размером с косынку, носовым платком и выпучив глаза, с кряком выдавил из себя мокроту. Не обращая ни на кого внимания, облегченно высморкался.

- Напрасно, - с недоброй интонацией выговорил, точнее, с натугой прохрипел Джокер, промокая глаза уже другим, тоже необычно большим носовым платком, который извлек и второго кармана. Было заметно, что слова после кашля давались ему с трудом. В груди еще скрипело. - Зря, я говорю. Иногда полезно бояться. В природе уцелевают только те, у кого развит инстинкт самосохранения. - Он вымученно засмеялся: - У меня по природоведению пятерка была!