Алексей Никитин - Окно на базар

В последнее время я все чаще вспоминаю первый год в Центре: удивительное сочетание осмысленности существования и полной свободы. Я один знал, что мне надо делать сегодня, и сам решал, чем займусь завтра. Мне не мешали и даже старались помочь. Платили не щедро, но денег хватало на то, чтобы снимать небольшую дачу на соседней линии - дорога в город убивала слишком много времени.

Дом был деревянный, ветхий, с подгнившим крыльцом и заваленной всяким хламом верандой. Кое-как он держался вокруг русской печки, сложенной после войны крепко и на совесть. Крыша в двух или трех местах протекала, но заниматься ремонтом я не собирался и на второй этаж не ходил. Мне достаточно было одной комнаты внизу. Кухня стала дровяным складом. Осенью, после первых заморозков, я начал топить.

В гости ко мне заходили многие. В основном из любопытства: не часто нынче увидишь, как при свете монитора зажигают керосиновую лампу. В этом не было позерства, только необходимость: свет по вечерам отключали часто. Не сидеть же при свечах, если хозяева специально оставили керосиновую лампу. Чаще других у меня появлялась Мария. Она приходила только по делу. Кажется, этому не верили. Ну, правильно делали... Хорошая девочка. Но работы у нас, правда, было много. И без нее я не сделал бы ничего. А по вечерам она аккуратно уезжала в город.

Хотел ли я, чтобы она осталась?.. Сейчас кажется - да. А тогда... Скорее, нет. Не помню. Я многое помню неправильно, не так, как было на самом деле... И короткая жизнь в рассыпающемся доме на окраине заваленного снегом дачного поселка представляется мне теперь тем счастьем, которое невозможно.

Настоящее портят мелочи: гвоздь в башмаке, резь в желудке, мелкая домашняя ссора. И тогда, если вспомнить, этого добра хватало. К примеру, мне пришлось взять академотпуск. И дипломом я почти не занимался.

Мой шеф из Института теорфизики во время наших редких встреч мрачно молчал...

В памяти от той зимы осталось немного: слова "визуальный и количественный анализ биоэлектрической активности", запах снега и подмерзшей хвои, ощущение мягкого тепла остывающей печки. Несравнимое ни с чем чувство свободы.

Первые результаты получил я только в конце весны. Три колонки цифр на экране персоналки, которую удалось-таки подключить к одному из изделий объединения "Медтехника".

- Дитя носорога и пеликана, - похлопал меня по спине профессор. Он, конечно, имел в виду не мое происхождение, а то, что получилось. Он был очень доволен. И назначил мне начальника, чтобы работа в правильно выбранном направлении шла еще лучше и быстрее.

Осенью, когда у моего начальника появились два заместителя, стало ясно, что пора уходить. А может быть, я решил уйти еще раньше. Когда именно? Во всяком случае, не прежде того, как встретил Кузьмина.

* * *

- Алло!

Она сняла трубку, едва я закончил набирать номер. Не дожидаясь звонка. Ну, правильно, звонок нужен, когда человек спит, или телевизор смотрит, или сосредоточенно ест горячий борщ. То есть когда он думает о своем. А может, ни о чем не думает. Звонок включает мысль или направляет ее в новое русло. Пока дойдешь до телефона, успеешь прикинуть, и кто звонит, и чего хочет, и что ему ответить.

А если без всяких звонков думаешь только об одном, то зачем они нужны? Достаточно снять трубку и сказать "алло".

- Здравствуйте, Лена. Это Александр.

Сама она мне не позвонила. Ни в тот день, ни на следующий. Не только она. Мне вообще никто не звонил. Ни Митька, ни Дружинин, ни отец Василий. Даже отец Василий обо мне забыл. Видно, совсем его художники одолели. Вот и Лена не позвонила, хоть и обещала. Или не обещала?

Уж больно быстро она сказала свое "алло". Наверное, зря я вот это...

- Что? Дима нашелся? - спросила она меня с ходу, не здороваясь.

...точно, зря. Лучше бы я окно в конторе помыл, что ли. Давно ведь пора окно помыть. Через него уже солнечное затмение можно наблюдать. Без вреда для глаз.

- Лена, да я уверен, что он и не терялся. Барнаул, это же представляете, какая глушь? А у него дел полно. Бывает, не то что до телефона не добежать, а даже... Что?

Она молчала, и я отлично слышал, что она молчит. Но надо же было как-то прекращать нести эту околесицу.

- Я к нему поеду.

- А куда именно - к нему? Он оставил адрес?

- Я в милицию позвоню.

Опять "в милицию". Вот втемяшилось... Люди, которые с милицией дела никогда не имели, почему-то думают, что достаточно звонка и их проблемы пусть не сразу, но разрешатся. Ага! Надо обязательно один раз связаться с милицией, чтобы узнать, что такое настоящие проблемы.

- Правильно, - решительно согласился я с Леной. - Если мы сами на него выйти не сможем, то подключим милицию. Трудность в том, что этот барнаульский проект был только его. Я почти не знаю людей, с которыми Митька договаривался. У меня есть всего два телефона, но сейчас в Барнауле ночь. Давайте позвоним завтра. Вместе. Приходите утром в контору. Часов в десять. Договорились?

Мы договорились.

Странная женщина. С прежней его женой Лерой было куда проще. Вот она бы точно в милицию звонить не стала. И суетиться не стала бы раньше времени. Я знал ее почти столько же, сколько и самого Митьку. С ним-то я еще в школе вместе учился. Два последних года.

Отчетливо и ясно я помню синее сентябрьское утро. Урок физкультуры. Играем в баскетбол. Мой вечный баскетбольный соперник Андрей Дуров только что отдал сильный, но неточный пас куда-то под наше кольцо. И не свободному Потехину - этого я ему не позволил, а в борьбу, в самую толчею, где наших больше, а значит, нелепая атака его команды вот сейчас должна закончиться, так и не развернувшись. Я в этом уверен, потому перестаю прикрывать Дурова; ожидая паса от кого-то из своих, я разворачиваюсь и вижу, как над головами столпившихся под щитом, над их поднятыми руками легко и невозможно высоко взлетает навстречу мячу новенький, всего день как перешедший в наш класс. Плавным и ласковым движением он переправляет мяч в корзину. Мяч медленно, но с силой, не касаясь металлического кольца, втискивается в сетку, словно круглая дыня в тугую авоську, и замирает в ней на долгое мгновение. Потом, как ему и велено Ньютоном, мяч падает на землю, отскакивает куда-то в кусты, его ловят, а мне мерещится, что Митька все еще висит в прыжке над растрескавшимся асфальтом баскетбольной площадки. Вот таким я увидел его в первый раз. Ничего особенного в нем не было, но эта легкость, она и потом проявлялась иногда в движениях, в улыбке... А может быть, мне это казалось.

Лера появилась уже в университете. Она училась в параллельной группе. Это значило общие с нами лекции и общие конспекты этих лекций, общие поездки в колхозы и на первом курсе, и на втором, и на... Нет, после второго нас забрали в армию. Служили мы уже порознь, и каждый по-своему. Лешка Потехин - в Киеве при военной академии на площади Урицкого (тогда она была Брежнева, а сейчас Соломенская). Домой, на дембель, он ехал на трамвайчике, пятом номере. Я служил в Питере. Митька - где-то на границе с Монголией. Забайкальский военный округ, если я ничего не путаю. Лера, помнится, ездила к нему в этот округ. А может, только собиралась.