Геннадий Николаев - Вещие сны тихого психа

Я поблагодарил доктора за разъяснения и готовность помочь мне, но я хотел, просто жаждал услышать милый, родной голос Гали, затаить дыхание от интонаций этого теплого, вливающего в меня силы и надежду голоса, от вибрации ее ДУШИ! Наконец, узнать, как там дела, и был ли я на испытаниях "Контура" или всё это странное наваждение. Кажется, он понял, не обиделся и ушел, взмахнув рукой. А я застыл от поразившей меня мысли: о каких испытаниях может идти речь, если Папа уже неделю назад умер, похоронен и Галя оформляет заказ на памятник! Я что, действительно рехнулся умом? О, господи, что подумала бы Галя, если бы услышала от меня такие вопросики. Но я же был на испытаниях! Видел весь этот кошмар, эту белую лошадку, молившую меня о пощаде. И схватка с Валентином из-за нее тоже не бред! Но когда всё это было?

Мне стало так страшно, что задрожали руки и пробил холодный пот. Я без сил повалился на кровать. "Спокойно, спокойно, ты же не сумасшедший, давай разберемся с самого начала. Нет, с начала сложно. Давай с того момента, как приплыли на Ольхон..."

(Из секретных записей.

К вечеру небо заволокло тучами, пошел мелкий дождь, перешедший в морось. Это - полудождь-полутуман, плывешь в нем как внутри дождевого облака. Каким образом мужик, руливший своей дорой, находил путь среди сгущающегося мрака, загадка. Возможно, по звукам, может быть, у коренных жителей есть какое-то особое чутье, не знаю. Наступила тьма египетская. Мужик воткнул в гнездо на днище высокий шест с фонарем, соединил проводки, и над нами зажегся тусклый, едва видимый даже нами, сидевшими в доре, огонек. Наверное, полчаса мы шли в кромешной темноте. Наконец впереди, справа, среди мути и мрака, бестелесно появились слабенькие желтоватые, расплывчатые пятнышки. Мужик оживился на корме, матерно выразился, что должно было означать "Приехали!".

Мы изрядно окоченели - нашими куртками и плащами укрыли Толика, которого буквально трясло. Он то приходил в себя, то проваливался в глухое молчание. Галя щупала у него пульс, боясь самого страшного. У меня кружилась голова и подташнивало, но я крепился, не позволял себе расслабиться. По сути, только Галя придавала мне силы. Очнувшись, Толик попытался повернуться, что-то явно мешало ему. Я чуть развернул его, а Галя проверила, что там может быть. И вытащила из-под него пистолет! Без кобуры! Как мы сразу не догадались! Я засунул его себе за пояс, как заправский супермен из боевика. Гале это почему-то не понравилось, она отобрала пистолет и положила его в свою походную сумку через плечо.

Огни поселка выползли из мрака, как мутные глаза разлегшегося на берегу дракона. На носу его мигал проблесковый маяк, на хвосте тускло светился какой-то огонек. Мы приткнулись носом к причальной стенке. Мужик заглушил движок, шустро перебежал мимо нас, прыгнул на стенку, повозился с канатом, надежно принайтовал дору к причалу. До нас из сумрака донеслись звуки песни. Мужской приятный баритон задушевно, под гитару, выводил: "Сиреневый туман над нами проплывает, над тамбуром горит полночная звезда, кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я прощаюсь навсегда..." Мы начали выгружаться. Вынесли Толика, положили на доски причала. Мужик исчез куда-то, вернулся с двумя парнями, в стельку пьяными. Это были солдаты. У одного в руках болтался магнитофон на ремешке, вот из него-то и неслась чудная эта песня. Парни, заметив Галю, подошли к ней, потянули руки знакомиться, выражая при этом свое искреннее восхищение ее внешностью. "Вот это да! Ну и птица приплыла к нам! Мы сети ставим, ждем, а она - сама!" - "Не птица, балда, а рыбка!" И так далее в таком же духе.

Тут ожил Папа, проведший всю дорогу в дреме. Он хорошо поставленным начальственным голосом потребовал найти и немедленно привести сюда старшего лейтенанта Ванчагова из дивизии генерала Баржукова. Парни уставились на Папу, как на некое ископаемое диво, явившееся из тьмы. "Чего, чего? - кривляясь, приложил ладонь к уху один из них. - Может, тебе, батя, самого генерала привести?" Другой добавил громкости, и песня, только что радовавшая слух, вдруг превратилась в некий вид пытки. Папа, не привыкший к такому обращению, выхватил из рук парня магнитофон и отшвырнул в темноту. Парни, ссутулившись, как два уркагана, пошли на Папу с кулаками. Я кинулся было к ним, но меня ослепила вспышка, и бабахнуло так, что заложило уши. Рядом со мной Галя наводила пистолет на парней, то на одного, то на другого. "Назад! - приказала она. - Стреляю!" Парни, ошеломленные выстрелом, отпрянули. "Убью! - тихо сказала Галя. - Выполняйте то, что приказал генерал-лейтенант! Срочно Ванчагова сюда!" Парни топтались в замешательстве. "Считаю до трех! Раз! Два!..." Парни исчезли, словно их сдуло. Где-то в темноте дребезжал на полной громкости магнитофон: "Последнее "прости" с любимых губ слетает, в глазах твоих больших - тревога и печаль. Еще один звонок - и смолкнет шум вокзала, и поезд отойдет в сиреневую даль..." И вдруг набежали собаки-лайки, целая стая. Веселые, приветливые, вечные попрошайки, они крутились вокруг нас, тыкались мокрыми носами в руки, прося чего-нибудь съестного, но нам было не до них. Толик подозрительно затих, и Галя, передав мне пистолет, склонилась над ним. Он дышал прерывисто, хрипло. Папа вынул у меня из рук пистолет, сунул в карман плаща. Конечно, он чувствовал свою вину за всё, что произошло. Забыл зажигалку, не взяли с утеса рацию, рюкзак с медикаментами. Обычно всеми этими "мелочами" занимался Толик - теперь... он повис между нами, живыми, и той тьмой египетской, что нас окружала.

Не прошло и часа, как из туманного мрака возникла фигура в военной форме: в гимнастерке, галифе, пилотке, но в домашних тапочках (вроде меня!). Он едва держался на ногах, но, вот странность нашего человека, голова работала ясно, четко, он тотчас всё понял, всю, так сказать, серьезность момента, и, козырнув, сгинул в темноту. Вскоре откуда-то сверху ударили два ярчайших луча - пронзив мрак и туман, они высветили на поляне рядом с причалом стоявший с повисшими винтами вертолет со звездами на борту. Тот же Ванчагов, уже заметно протрезвевший и обутый в сапоги, влез по лестнице в кабину, открыл бортовой люк. Мы перенесли Толика в вертолет, устроили поудобнее на боковой полке. Прощаясь с мужичком, Папа достал бумажник и дал ему денег.

Как мы долетели до Иркутска, одному богу ведомо. Но дальше всё пошло по четко отработанному плану: Толика осмотрел специально приехавший из клиники опытный врач, специалист по лучевым поражениям. Толику установили капельницу, ввели ударную дозу антибиотиков, витаминов, какие-то сердечные средства. И первым же рейсом мы вылетели в Москву, предварительно связавшись по ВЧ-связи с генералом Баржуковым. В Домодедове Толика перенесли в санитарную машину, специально ожидавшую его, и в режиме "скорой помощи" увезли в ту самую клинику, где лечились обезьянки, позднее - облучившиеся моряки-подводники, а еще позднее - чернобыльцы...)