Alice Palermo - Вещие сны ноября

© Alice Palermo, 2020

ISBN 978-5-0051-6516-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мальчик толкнул старую дверь, та со скрипом подалась. Из дома повеяло сыростью и затхлостью. С этим запахом смешался еще один – жизни. Как, спросите вы, могли смешаться настолько противоположные вещи?

Очень просто. Дом этот был базой деревенских мальчишек. Они вдохнули жизнь в его шаткие стены, освоили все подвалы, разгребли чердак. На старую веранду натянули новый кусок ткани с завода, а над воротами теперь красовалась уже слегка потрепанная ветрами и ливнями надпись: «Клуб юнг и юных моряков».

Христоф неловко шагнул внутрь. Предательски скрипнул пол.

Голоса, до этого манящие своей загадочностью, стихли. Медленно, стараясь не создавать лишнего шума, он поднялся по бетонной, пахнущей тиной, лестнице.

– Кого там принесло? – раздался крик с чердака. Там, в темноте, окутанные пылью и неизвестностью, закутанные в горы карт и зарисовок, сидели мальчишки. Христоф выглянул из узкого люка.

– Привет, – он взволнованно осмотрелся. Ближе всех к нему сидел темноволосый взъерошенный главарь, прожигающий его взглядом, полным ненависти. Рядом с ним белело еще одно неприметное лицо, а в самом углу выглядывал из тени неряшливо пристроившийся на старом сундуке веснушчатый рыжий мальчик. Что-то странное было в нём, что-то манящее, любое его движение было настолько плавным, что, казалось, он не рисует, не перебирает карты, а танцует, зачарованно глядя в огромный ритуальный костёр. Христофу даже на секунду почудилось, что он видит отблески этого костра в его огненных волосах, и они притягивали и отталкивали его одновременно.

– Ну и что ты здесь забыл? – раздался строгий голос вожака, – Это наша база!

При слове «база» он гордо вскинул подбородок и постучал пальцем по видавшему виды компасу с узорчатой крышкой. Но Христоф не шелохнулся.

– Я видел вас там, на берегу. Вы стояли и ждали, явно чего-то ждали…

– Убирайся, – главарь перебил его.

– Ждали и смотрели на горизонт, смотрели на черную воду, будто хотели уловить любое движение там, в глубине.

Вожак переглянулся с веснушчатым малым.

– Вилли, – тот нарочито спокойно поднял взгляд от карты на чужака и улыбнулся одним уголком рта. От этой улыбки у Христофа свело скулы, – Расскажи ему, небось так просто не отвяжется.

Рыжий поманил его пальцем и, сверля своими неестественно-голубыми глазами, которые будто слегка светились в темноте чердака, повернул голову на бок и заговорил.

– Как тебя зовут?

– Христоф.

Он взволнованно сглотнул. Слишком уж странный был этот Вилли.

– Христоф значит, – он провел пальцем по Атлантическому океану, – Слышал ли ты, Христоф, легенду, которая ходит про нашу бухту? Знаешь ли ты, что в водах этих живет Нечто ? Нечто огромное, но способное перемещаться по мелководью. Нечто страшное, порожденное запустением. Более того, оно само – запустение , олицетворение всего заброшенного, что есть в нашем мире. Знаешь, ведь ничто просто так не кончается. На месте сгнившего цветка вырастает новый, там, где когда-то бушевало море, вырастает лес. Одно уходит – другое приходит. Смерть порождает жизнь. Так и здесь – корабли не смогли уйти в свободные воды океана и стали чем-то большим. Их остатки объединились, срослись, образовав единое целое, и сейчас где-то там, в соленых водах, спрятанный их непрозрачной дневной суетой, плавает у самого дна существо, состоящее из обломков затонувших кораблей, по внешнему виду напоминающее механического ската. Оно вобрало в себя все железные балки, все мачты со дна нашего моря, и сейчас оно здесь – и оно голодает. Его зовет заунывный вой одинокого парусника, забытого в бухте, и каждую ночь оно приплывает и кружит, кружит вокруг него, и плачет вместе с ним. А мы слушаем, слушаем и смотрим во все глаза: не сверкнет ли на поверхности его гигантский плавник, не появится ли хоть на секунду массивный хвост? Тебе не стоит ходить с нами, его плач страшен, но, услышав его однажды, не сможешь пропустить и дня. Доволен? А теперь иди. Тебя здесь не ждали.

Крышка люка с шумом захлопнулась. Послышались быстро удаляющиеся шаги и неестественный, в чем-то страшный смех Вилли.

____________

Когда день подходил к концу, у двери клуба выросли три тени. Синхронно ступая босыми ногами по острым иглам, они устремились к берегу моря.

Бесшумно, стараясь не изорвать одежду об запутанные лабиринты острых ветвей, Христоф крался следом. Что-то таинственное, до дрожи притягательное было в трех аккуратных силуэтах, ступающих навстречу полной луне. Они дошли до самого моря, до места, где песок сливается с солью, в то самое время, когда ночь стирает между ними границу. Впереди белела пустая пристань. Она была заброшена уже долгие годы, с тех самых пор, когда последний корабль сел на мель в ста метрах от нее, не успев или не пожелав покинуть родную гавань. Тот корабль долгие годы лежит, как проржавевший скелет, лишь на четверть укутанный солеными водами. Каждый вечер, когда ночной бриз сменяет влажный ветер с моря, корабль плачет. Он воет, воет, как девица по покойнику, и кричит, кричит о своей горькой судьбе, оплакивая суровые бури и ветер, наполняющий паруса. Христоф стоял и слушал, а сердце его разрывалось от этого плача, он хотел помочь кораблю, хотел вновь наполнить бухту, хотел отдраить палубы и заштопать паруса, лишь бы не слышать его пронзительных криков.

Вдруг послышался лязг – мачта с шумом упала, проехавшись по металлическому корпусу. Что-то надломилось. Корабль начал распадаться на мелкие кусочки. Один за другим они падали, прорезали темную воду, поглощались ею, уходили на дно. Корабль кричал, но крики его перестали звучать заунывно и печально, это были скорее возгласы счастья, освобождения, будто обломки его не останутся навеки погребенными на этом одиноком берегу, а унесутся в глубину морей, в иные туманы – к чужим берегам.

Но вот корабль издал последний возглас и скрылся в остывающих водах, и Христоф увидел, или ему лишь почудилось, хвост огромного механического ската, поглотившего очередную жертву и уплывшего в темноту, покорять неведомые ему пока просторы.

Христоф развернулся и побрёл прочь, а фигуры так и остались стоять неподвижно, словно статуи, в оцепенении устремившие взгляд к ныне спокойным водам бухты.

Легкий свет прорезал не расступающийся в этих краях даже днем туман. Джим аккуратно ступал босыми ногами по острым сучьям обломанных ветвей, и те с жадностью впивались в нежную детскую кожу. Огонек свечи маячил среди плотно растущего кустарника, грел посиневшие от холода и влаги пальцы, освещал путь в непроглядных облаках, так некстати спустившихся с небес на землю. Казалось, этот туман лишил мальчика не только зрения, но и слуха – ни одна птица не нарушала тишины, окутавшей его. В такой тишине было страшно даже дышать – казалось, каждый вздох разлетается гулким эхом на сотни миль во все стороны, приманивая всех хищников леса к хрупкой груди, что так осторожно вздымается и вздрагивает от любого шороха.