Василина Орлова - Голос тонкой тишины

Экран компьютера взорвался... Нет, погас... Нет, там явилось неотчетливое лицо и послышался голос:

- Со всеми этими видениями надо еще разбираться. В Библии ясно сказано, что Иосиф взял тело Иисуса и положил в пещеру, задвинув вход в нее камнем. Потом говорится, что пришедшие к могиле Мария Магдалина и еще одна Мария увидели тот камень отодвинутым, а у тела - некоего юношу в белом. Что ж, непременно всякий юноша в белом - ангел? Давайте реально смотреть на вещи!.. Эдак кого угодно можно сделать ангелом...

- Чудо неподвластно обыденной логике, - услышала я свой голос. - Просто в один прекрасный момент вера превращается в знание.

- Зачем предполагать чудо там, где невооруженным глазом просматривается предумышленный сценарий?

- Но как же Его воскресение?

- Да полно! Кому Он являлся-то? - шевелились с экрана беззвучные губы. - Двум женщинам, убитым горем, да напуганным ученикам... Не мог оставить поточнее свидетельств!..

Экран все же погас. В нем появилось мое отражение.

Стражи скорби

Янаконец вышла из странного оцепенения. Поспешно собралась: надела длинное серое платье, поверх - черное пальто, а голову повязала легким белым шарфом.

Внизу, у подъезда, меня встретил Василий. Эти ребята, кто б они ни были, взялись за меня всерьез. Дверь открыта настежь.

- Куда мы собрались? - промурлыкал Василий.

- Хочу немного проветриться, - по возможности беззаботно ответила я.

- Зачем же так торопиться? - мягко произнес он.

За этой мягкостью скрывалось недоброе. Когти в нежной кошачьей лапке. Вот-вот они вытянутся из подушечек...

- Пусти! - с властностью, какой в себе не подозревала, приказала я.

Василий изменился в лице, но отступил. И даже слегка склонился.

- На все воля твоя, - пробормотал он.

В арке стоял одноногий.

- Не ходи, - произнес он мрачно.

Я не удостоила его взглядом.

- Ты можешь не вернуться! - крикнул он вслед. - Верней, не сможешь вернуться.

Посмотрим, решила я.

Ворона, прыгая с ветки на ветку, следовала за мной; два раза, мне показалось, она гаркнула:

- Мерт-ва!

"Глупости, - объяснила я себе. - Я буду жить всегда".

Но страх все же сжимал меня. Казалось, что спускаются сумерки, хотя было утро. Земля пересекалась тенями, солнце превратилось в маленькую точку на светло-золотом небосклоне. Мир будто разделился на тень, по которой я шла, и на свет, недосягаемо высокий.

- Девушка, а девушка, - подошел слева какой-то темный. - А ты верующая, да?..

Я ускорила шаг, почти побежала. Кинув случайный взгляд на номер дома, увидела: тридцать три.

"Это не шестерка, - сказала я себе, чтобы развеять нелепый страх. - Это две тройки. Два треугольника".

Неподалеку валялся кусок мела, будто кто-то специально бросил его здесь. Я начертила на асфальте два треугольника, оставляя знак тому, кто должен прийти мне на помощь. Кто-то ведь должен. Я даже знала - кто.

Оттуда, куда я шла, бежали люди. Они спешили, двигались сплошной толпой, с невеселыми лицами, кидая на меня взгляды.

Я вошла в метро. Разошлись с лязгом двери вагонов.

- Осторожно, двери закрываются, - сказал металлический голос.

И за окнами полетели ленты кабелей.

Я попробовала отвлечь себя размышлениями. Скажем, метро... В сущности, весь свод правил человеческого общежития отображен в правилах пользования метрополитеном. Длинное, нудное перечисление по пунктам. А смысл укладывается в короткую, всем давно надоевшую фразу типа: не делай другому так, как не хочешь, чтобы сделали тебе. Будь я действительно инопланетянкой, эти правила сказали бы мне о здешних обычаях больше, чем любые литературные памятники.

Метро сгущалось людьми в черном. Меня не оставляло ощущение, что сейчас в двери вскочит черт и схватит меня. Им известно, куда я направляюсь.

- Кто тронет меня, пожалеет себя! - пробормотала я заклинание, и старушка, стоявшая рядом, проворно юркнула в другой конец вагона.

В голове у меня затанцевало.

- Мы все, - звучал мой собственный голос, - бесконечные отображения одного. Мы всесильны. Мы бессильны. Мы вольны. Мы не вольны. Мы - это мы. Нас нет. Безразлична наша жалость, безразлична и бессильна наша смелость, наша гордость, наша слабость - безразличны. Не имеет значения, осознаем мы это или нет...

- Я плачу! - рыдал маленький, похожий на крота, человечек и вытирал нос большим грязным платком. - Вы слышите, я плачу! Я так высокомерно считал, будто что-то решаю... Я чувствовал ответственность за происходящее, свою вину... Мир идет вниз, к невежеству, к отсутствию света. И человечество во мне печалится. Прекрасны люди в невежестве своем - вопит во мне человеческое...

- Прекрати кривляться! - Силой воли я прихлопнула его.

- Движенья нет, движение - отсутствие покоя, - воскликнул безо всякой связи третий голос. - Твое физическое тело - всего лишь отросток, не более чем условное обозначение... Твое отражение в стекле вагонной двери и пассажирка напротив тебя, которая задумчиво уставилась в пол, - это два отражения одного...

- Все желания исполняются, - мерно гудит четвертый, бас, - все намерения получают продолжение... Будь скотом или человеком, предметом или тенью предмета - ты не можешь быть частью, а можешь только считать себя таковой...

-Стоп! Молчать! Оставьте меня в покое! - закричала я и закрыла уши руками.

Пассажиры с беспокойством заоборачивались.

-Простите, простите, - бормотала я. - Я больна. Я, наверное, схожу с ума. Но мне уже лучше. Я уже ухожу, прощайте... Мне станет легче, уверяю вас...

Задерживать меня никто не собирался.

Я была наверху, у Кремля, и на минуту застыла: мне показалось, что на башнях вместо красных пентаклей машут мне белыми крыльями ангелы. Или они пронзены шпилями и бьются из последних сил в попытке взлететь. Наваждение не рассеивалось.

Я летела к церкви Богородицы (почему-то именно в эту церковь, я знала, мне надо попасть). У входа в Исторический музей предо мной предстал человек с половинчатым лицом. Правая часть была красива, обрисованная мягко, глядела на меня теплым, проницательным, всепрощающим взглядом. Левая же половина лица была уродливо перекошена, с хищным крылом носа, заостренной скулой и впалой щекой. Прищуренный глаз был яростен. В правой руке человек держал зонтик-трость, но, приглядевшись, я поняла, что это шпага в дивных инкрустированных ножнах. В остальном он был совершенно обыкновенным.

- Кто ты? - спросила я, замирая. - Почему преграждаешь мне путь?

- Я стражник, - сказал человек, и правая половина его лица грустно улыбнулась, а левая еще более посуровела.

- Ты не пустишь меня? - тревожно спросила я.

Мне почему-то стало понятно, что я не в силах отослать его.

- На все воля твоя, - чуть поколебавшись, повторил чужие слова странный человек.

- Я хочу пройти, - вложила я в слова всю свою силу.