Лев Овалов - Двадцатые годы

Распахивается чья-то дверь. Мальчика обдает знакомым запахом картофельного супа. Этот суп он ел в течение всей жизни. Даже тот, кто готовит мировую революцию, ест картофельный суп!

Что ж, он тоже получит свою порцию. Идет. Не торопясь. Сейчас он один в этом бесконечном тусклом коридоре.

Вдруг хлопает дверь. Как-то совсем иначе, чем только что. Еле слышно. И сразу быстрые негромкие шаги. Славушка оборачивается. Невысокий человек в черном пальто. Он идет очень быстро. Стремительно! Точно его несет ветер. Нет, нельзя сказать, что его несет ветер. Он сам ветер. Вот он ближе, ближе...

Славушка узнает его и хочет посторониться. Прижимается к стенке.

Он как будто не видит мальчика. Еще мгновение, и он промчится мимо. Но он останавливается и взглядывает на мальчика.

- Где я вас видел?

Да, это он!

Это он спрашивает меня!

К горлу подкатывает комок.

- Я... Я слушал вас...

- Да-да-да. На съезде молодежи. Помню, помню. То-то смотрю... - Он протягивает руку. Он протягивает мне руку!

- Здравствуйте, товарищ.

- Здравствуйте, товарищ Ленин!

Быстрый взгляд. Быстрый, пронизывающий взгляд.

- Вы откуда?

"Может быть... может быть, здесь нельзя ходить? Может быть, здесь нельзя ходить в это время?"

Мальчик растерянно оглядывается на дверь:

- Я оттуда...

- Я спрашиваю, от какой вы организации?

- Из Орла.

- Из города?

- Из деревни.

Еще один стремительный взгляд.

- А кто ваши родители?

- Отец убит на войне, мать учительница. Педагоги.

Он улыбается. Но это не просто улыбка. Не улыбка вежливости, это улыбка необыкновенного всепонимания.

- Отлично. Мои родители тоже педагоги.

Этими словами он уравнивает себя с мальчиком.

- А почему вы задержались в Москве?

Он разговаривает со мной!

- Надо было достать... Для спектаклей. Парики, Грим...

"Неужели я не могу сказать что-нибудь более серьезное? Какие-нибудь важные дела... Но ему нельзя неправду. Даже немного неправды. Скажешь и тут же умрешь. Сейчас он уйдет..."

Но он не уходит.

- Очень хорошо. Значит, были у Надежды Константиновны?

- Нет...

- Не добрались?

- Нет, мне и так все дали.

Он смотрит на меня, но смотрит на что-то и сквозь меня, становится удивительно серьезным и даже грустным.

- Вот почему это так? - задумчиво спрашивает он... Нет, не меня. Кого-то еще. Может быть, самого себя? - Мне жалуются на Наркомвнудел, на Наркомздрав, постоянно жалуются на Наркомпрод, но никогда не жалуются на ведомство Надежды Константиновны?

Он не ждет от меня ответа. Он думает. Обо мне, о Надежде Константиновне, о государстве. Славушка физически ощущает движение ленинской мысли, она пульсирует, как удары метронома.

Собираясь в Москву и сам себе в том не признаваясь, мальчик мечтал о такой встрече!

Он спрашивает. Спрашивает меня. О чем он меня спрашивает? Не спрашивает только об одном, как я попал в Кремль. К кому и зачем пришел. Чувство такта развито в нем, как ни в ком.

- Вы кем работаете?

- Я секретарь волкомола.

- А сколько у вас комсомольцев?

- Человек триста.

- Это же громадная сила. А что вы будете делать по приезде?

Что я буду делать? Что мы будем делать? Ставить спектакли. Разыгрывать самые великолепные спектакли, какие только выдумает наш гениальный режиссер. Открывать библиотеки, обучать старух грамоте, возвращать дезертиров в армию, поднимать батраков на борьбу с кулаками, находить спрятанный хлеб...

Нет, я не в пустом тихом коридоре какого-то там Офицерского корпуса! Я среди бескрайней необъятной страны, где поля сменяются перелесками, где часами приходится идти от деревни к деревне, где старики перестают верить в бога, а дезертиры обретают сознание... Вот она - сила мечты! Интервенты расстреливают комиссаров, а исчезают интервенты, а не комиссары, комиссары все чаще свидетельствуют о том, что нет того света. Есть наш свет. Наш свет, черт возьми!

Волнуется бесконечное зеленое море, наливается золотом хлеб, он идет по полю, высоколобый, сильный, скуластый, и я рядом с ним, мы идем от деревни к деревне, осветить электричеством всю страну, в каждой избе-читальне, в каждом совдепе зажечь по лампочке, идем по уездам, по волостям, перельем медный звон на провода...

- Что вы будете делать по приезде? - Он хочет понять, понят ли он, Дорогой товарищ, что у вас будет на первом плане?

- Учиться.

Он улыбается:

- Самое большое зло - разрыв книги с практикой жизни. Учиться! Связывая каждый шаг своего учения, воспитания и образования с непрерывной борьбой против старого эксплуататорского общества...

Он разговаривает со мной, тратит на меня свое время... Вот зачем я пришел сюда!

- Ну что мне сказать вам на прощанье? Вы жидковато одеты. Осенние холода влияют на настроение!

- Что вы... Владимир Ильич!

Я осмеливаюсь возражать...

- Да-да, влияют! Осенние холода влияют на настроение красноармейцев, понижают его, создают новые трудности, приводят к большим бедствиям...

Он очень серьезно смотрит на мальчика.

- Мы нищие, - твердо говорит он. - Голодные, разоренные, нищие. Нет теплой одежды, обуви...

Он говорит то же, то дед: "И нищ, и слеп, и наг... Славушке хочется разрыдаться! Нет, это другое!

- Учиться, связывая каждый шаг с борьбой. Пока не побьем Врангеля до конца, пока не взяли Крыма всего, до тех пор военные задачи на первом плане. Армию надо подготовить к весне. Всякий шаг помощи, который оказывается Красной Армии в тылу, сейчас же сказывается на настроении красноармейцев.

От его взгляда нельзя укрыться.

- Вам понятно, что сейчас делать?

- Да... Владимир Ильич!

- Усилить хлебные заготовки, собрать лишние пуды хлеба...

Он пообещал нам коммунизм, и для этого - собрать лишние пуды хлеба. Он говорит о нищенстве, а видит страну, залитую электрическим светом, поднятую тысячами тракторов, страну тысячи солнц...

И совершенно просто:

- Так и передайте своим товарищам.

Он виновато улыбается.

- Извините, дела...

Протягивает руку:

- До свиданья, дорогой товарищ.

И вот он уходит...

Идет по коридору. Быстро, быстро. Какая в нем молодость! Славушка получил все, чего бы он сегодня мог пожелать.

Ночь как ночь. Сырая осенняя ночь. Сколько еще будет таких ночей. И таких, и более холодных, и более страшных. Но будет день, много дней, дней мысли и света. Приближается третья годовщина революции. День света и мысли.

Моросит дождь. Поскорей бы переночевать - и к себе, на Орловщину.

Идет по мокрой мостовой. По вековым каменным плитам. Сколько русских людей здесь прошло...

И вот он тоже идет, наивный пятнадцатилетний мальчик, которому суждено строить коммунистическое общество.

Выходит из Кремля. В улицах носится ветер. Темно. Ветер подгоняет, торопит. Скорее, скорее! Страна моя... Мечта! Завтра в поезд. В Орел. В Успенское. В непостижимые русские просторы.