Лев Овалов - Двадцатые годы

- Потеешь? - посочувствовал Еремеев. - Здорово пропесочили?

Данилочкин только рукой махнул.

- Газеты надо читать, - насмешливо повторил Быстров. - А ты небось ни в зуб.

- Какие там газеты, все больше о самогоне.

- Как борешься с самогонщиками?

- Сколько сам потребляю...

Позвали Зернова. Не в пример Данилочкину, его держали недолго.

- Все в порядке, - ответил он на молчаливый вопрос ожидающих. - Ни о газетах, ни о самогонке. Спросили, как работают школы, о моих отношениях с учителями. Приглашают Ознобишина.

Никогда не знаешь, когда придет твой черед! Слава пригладил рукой волосы, улыбнулся, вошел в кабинет.

За письменным столом Шабунина Неклюдов, строгий, бледный, с прилизанными волосами, в пиджачке, при галстуке, а Шабунин и Петрова, повязанная старушечьей коричневой косынкой, устроились у окна.

- Секретарь волкома в Успенском, - представил Шабунин вошедшего. Вступил в комсомол еще до прихода белых.

Неклюдов внимательно рассматривал Ознобишина.

- Сколько вам лет?

- Шестнадцать.

- А кто ваши родители?

Этот вопрос задавали Славе еще год назад...

Те же слова, но какая разница! Доброжелательность и утверждение в одном случае, отрицание и недоверие в другом.

- Педагоги, - сказал Слава.

- А где сейчас ваш отец? - спросил Неклюдов.

- Убит.

- Кем? Где?

- На войне, - сказал Слава.

- Убит в четырнадцатом году, - добавил Шабунин. - На германском фронте.

- А мать?

- Мать учительствует в Успенском, - опять ответил Шабунин вместо Славы.

Неклюдов откинулся на стуле и прищурился, продолжая с недоверием смотреть на Ознобишина.

- Вы интеллигент?

Это был, как показалось Славе, каверзный вопрос, и он промолчал, не ответил.

- Ладно, - сказал Неклюдов. - А как вы считаете, способны ли вы руководить нашей молодежью?

Пытаясь определить степень политической подготовки Ознобишина, он спрашивал: почему произошел раскол на большевиков и меньшевиков, какие споры велись по поводу Брестского мира, чем вызвана замена разверстки натуральным налогом...

Слава ответил на все его вопросы.

- А откуда вы все это знаете? - придирчиво поинтересовался Неклюдов.

- Из газет, - отвечал Слава. - Другие коммунисты рассказывали.

Тогда Неклюдов спросил Ознобишина, что ему известно о совещании двадцати двух большевиков.

Этого Ознобишин не знал.

На помощь пришла Петрова. Быстров как-то рассказывал Славе о ней: в партию вступила еще в подполье, участница гражданской войны.

- Это вы приезжали к Землячке в Отраду? - задала она вопрос.

- Вы это о чем? - поинтересовался Неклюдов.

- О том, как Ознобишин пробрался через тылы белых в политотдел.

- А вам откуда об этом известно?

- Сама Землячка рассказывала. Является мальчик, привез документы...

Неклюдов с любопытством взглянул на Славу.

- Было так?

- Так, так, - вмешался Шабунин. - Даже больше.

Петрова укоризненно взглянула на Неклюдова:

- По-моему, хватит.

- Хватит, хватит, - поддержал Шабунин. - Наш парень.

Неклюдов медлил, Слава чувствовал - не нравится он чем-то Неклюдову.

- А с работой как, справляетесь?

- Справляется, - уже сердито сказал Шабунин. - Уком доволен им.

- Что ж, у меня больше вопросов нет, - закончил Неклюдов. - Переведем в кандидаты, пусть поучится, а дальше посмотрим.

- Зачем переводить? - удивился Шабунин. - Он у нас по всем статьям...

- Молод еще, - объяснил Неклюдов и даже упрекнул Шабунина: - Этак вы десятилетних детей начнете принимать в партию.

- Не согласен, - сказал Шабунин. - Парень прошел испытание...

- Да испытания он как раз и не прошел, - возразил Неклюдов. - Приняли без кандидатского стажа, прямое нарушение Устава.

- Он сквозь деникинские тылы прошел, - запротестовал Шабунин.

- Ну, это в войну, - отвечал Неклюдов. - А сейчас посложнее время, мягкотелости в нем много, мне у вас же в укоме говорили, было какое-то письмо. Ознобишин ваш весной на посевной зерно всем подряд давал, пожалел кулаков...

- Успели доложить? - Шабунин покачал головой. - Так, да не так. Он не кулаков пожалел, а детей. Отцы их действительно ушли к белым, не пожалели детей, бросили на произвол судьбы, а Ознобишин политическую дальновидность проявил, дети те не забудут, чем они Советской власти обязаны, потому мы и оставили то письмо без внимания.

- Нет, я бы перевел в кандидаты, - настаивал Неклюдов и обратился за поддержкой к Петровой: - А вы что скажете?

Петрова пожала плечами.

- Молод, конечно, но...

- Впрочем, давайте-ка спросим его самого... - Неклюдов повернулся к Ознобишину. - А что скажешь ты сам?

Однако спрашивать Славу было излишне. Он стоял, вдавившись спиной в стену, и плакал. Он был уверен, что ни у кого даже вопроса не возникнет, достоин ли он находиться в партии.

- Видите? - как будто даже обрадовался Неклюдов. - Эти слезы характеризуют его лучше всего. Ребенок! Решается серьезный вопрос, а он плачет, точно у него отнимают игрушку.

Петрова укоризненно покачала головой.

- Товарищ Ознобишин, как можно...

Даже Шабунин с неодобрением посмотрел на Славу.

- Вот что, - раздраженно сказал он. - Ты иди, мы тут посоветуемся...

Слава хотел сказать, что они не правы, но не мог.

- Иди, иди, - повторил Шабунин. - Нельзя так распускаться.

Изможденное лицо Неклюдова не выражало никакого сочувствия.

Слава бросился к двери.

Он был так бледен, что всем в приемной стало очевидно, что с ним стряслась беда.

Еремеев не выдержал, спросил:

- Исключили?

Комок в горле мешал Славе заговорить, ответил за него Семин:

- Зря это он, перевели в кандидаты.

Он все знал, хоть и не был в кабинете.

- Да не расстраивайся ты, - утешил Славу Быстров. - Через полгода снова переведем в члены...

Тут в приемную вышел Шабунин, встал перед Ознобишиным и, как показалось Славе, насмешливо покачал головой.

- Разнюнился? - сказал он Славе. - Какой же ты после этого мужчина? Вот что, товарищи, - обратился Шабунин уже ко всем. - Закончим с вами, и можете ехать, одному Ознобишину придется задержаться часа на три, вопрос о нем перенесли на заседание укома, пусть останется кто-нибудь с подводой, чтобы захватить Ознобишина...

Часа не прошло, как отпустили всех, исключенных не было, даже в кандидаты никого больше не перевели, а дожидаться Ознобишина остался один Быстров.

- Сходите в чайную, что ли, - посоветовал Быстрову заведующий учетом. Уком не скоро еще...

Единственная в городе столовая работала на полукоммерческих началах, приезжим подавали чай, котлеты, яичницу и даже торговали дрянным винцом, которое завозили раза два в месяц из Орла.

Степан Кузьмич спросил себе, разумеется, винца, а Славе заказал и котлет, и яичницу.

- Ешь, ешь, не теряйся, через три месяца переведем обратно...

- Заседают, - сообщил заведующий учетом, когда Быстров и Слава вернулись в уком, и повел головой в сторону Ознобишина. - Обсуждают.