Лев Овалов - Двадцатые годы

Быстров опять явился к Павлу Федоровичу с целой комиссией.

- Гражданин Астахов, вы намерены продолжать свой саботаж?

- Ни в коем случае...

К тому времени и до Успенского дошла брошюра Ленина о продналоге, наступали новые времена, и частные хозяева воспрянули духом, еще два-три года и крепкие мужички восстановят свои хозяйства, вот Павел Федорович и предполагал, что двигатель на мельнице не сегодня-завтра затарахтит в пользу дома Астаховых.

- Мельницу пустим?

- А почему не пустить?

- Нефтью мы вас обеспечим.

- А что молоть?

- Все.

- И лебеду?

- Разумеется, и лебеду.

- Нет, на лебеду не согласен, не для того ставлена мельница, чтобы пакостить ее лебедой.

- А что же вы собираетесь молоть?

- Придет время, пшенички намелем.

- Тогда мы сами пустим.

- Коли есть среди вас механики, пускайте.

Механиков не было, и взять их было неоткуда.

Потопталась комиссия перед Астаховым и удалилась несолоно хлебавши.

А с Выжлецовым получилось еще хуже.

Быстров и в Козловке появился с комиссией. Прошли прямо к мельнице, вызвали Выжлецова.

Тот появился незамедлительно. Тихонький, вежливый, нисколько не испуганный, чуть подергивая верхней губой, отчего его рыжие усики шевелились, как у таракашки, пронзительно сверля Степана Кузьмича голубыми внимательными глазками.

- Чем могу служить?

- Гражданин Выжлецов, откройте мельницу.

- Не могу.

- То есть как это не могу?

- А очень просто, мне сейчас открывать мельницу не с руки.

- А я вам приказываю.

- А я не выполняю.

- То есть как это?

- А так.

- Тогда объявляю вам решение комиссии: вашу мельницу, как незаконно нажитую, мы обобществляем, можете работать мельником, но мы назначим учетчика, и вы будете отчитываться за работу.

- Не приму я никакого учетчика.

Своей наглостью Выжлецов поставил Быстрова в тупик.

- Позвольте разъяснить вам, Степан Кузьмич, что поступаете вы вопреки закону, - вежливо сказал Выжлецов. - Не знаю, читали вы или нет разъяснения гражданина Ульянова, а мы читали. Теперь налог, теперь нельзя действовать супротив крестьянства, теперь не позволят конфисковать ни мельницу, ни граммофон.

В другое время Быстров зашелся бы в крике, а то и достал револьвер, стрельнул бы в воздух, но теперь действовала брошюра товарища Ленина.

Выжлецов был спокоен, а Быстров накалялся, и Выжлецов явно ощущал свое превосходство.

- Так вы, значит, против Советской власти? - еле сдерживаясь, холодно спросил Быстров.

Выжлецов улыбнулся.

- Ни в коем разе, мы только против обобществления.

- Откроешь? - шипящим голосом спросил Быстров.

- Если вы меня ударите, вас будут судить, - предупредил Выжлецов. - А ключей все равно не дам.

Быстров повернулся к Коломянкину, председателю Козловского сельсовета, который тоже был в составе комиссии.

- Савелий Яковлевич, неси сюда замок, получше и покрепче!

Замок был принесен. Быстров запер мельницу на второй, на свой замок, да еще в придачу опечатал оба замка, сделал картонные бирки, продел бечевки, заклеил бумажками, припечатал бумажки печатью.

- Теперь намертво, - сказал он Выжлецову. - Гербовая печать. За срыв государственной печати предание суду революционного трибунала.

- Как угодно, - согласился Выжлецов. - Однако поимейте в виду, Степан Кузьмич, что на ваш трибунал у нас найдется управа покрепче.

Опять же год назад Быстров показал бы Выжлецову, где раки зимуют, арестовал бы, посадил под замок, а сейчас не решился, дули другие ветры, партия требовала более справедливого отношения к крестьянам.

Летом 1921 года брошюра Ленина "О продовольственном налоге" была распространена по всей стране, и не только определяла практическую деятельность партийных организаций, но и позволяла им заглядывать в будущее.

Волисполкомы и сельсоветы готовились к взиманию налога, разница между продразверсткой и продналогом ощущалась еще недостаточно. Но если при изъятии продразверстки комсомольцы оказывали продотрядам помощь: раскапывали ямы, взвешивали найденное зерно, то при взимании налога такой помощи не требовалось, строгое соблюдение закона исключало всякую самодеятельность.

Однако комсомольцы - вчерашние, а то и сегодняшние школьники - были в деревне наиболее грамотными людьми, и в чем, в чем, а в учете урожая и исчислении налога их помощь была незаменима.

"Учет и контроль - вот главное, что требуется для налаживания, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества..."

А они уже чувствовали себя живущими в коммунистическом обществе и поэтому в деле учета, - больше в деле учета, чем в деле контроля, - могли и оказывали посильную помощь своим старшим товарищам - коммунистам.

В каждой ячейке Слава находил наиболее грамотных ребят, которые фактически превращались в учетчиков и счетоводов, а попутно становились агитаторами, объясняя своим отцам и дядьям, что уплата налога улучшит хозяйственное положение самих крестьян и обеспечит снабжение деревни промышленными товарами.

Второй заботой комсомольских работников были школы. Хотя непосредственно школами руководил отдел народного образования, они тоже находились в сфере внимания комсомольских ячеек.

Комсомольцы вслух читали ученикам газеты, только что изданные книги, проводили беседы и собрания и, учась, сами учили других.

А жизнь тем временем шла своим чередом.

Как-то незаметно и скучно приняли в партию Евгения Денисовича Зернова.

Не принять было нельзя, он заведовал волнаробразом, надо было распространять партийное влияние на учителей, но и торжествовать особенно не приходилось. Шел уже не двадцатый, а двадцать первый год, война кончилась, человеку, вступившему в партию всего годом позже, не грозили ни мобилизация на фронт, ни борьба за хлеб в продотряде, митинговать можно было спокойнее, не рискуя получить пулю в спину.

Стояла засуха, в жаркий июльский день коммунисты собрались поговорить о заготовке кормов. Быстров в который раз твердил о том, что овес надо поискать у кулаков, а Данилочкин наставлял всех не оставлять невыкошенными ни одну ложбину и ни один овраг.

В конце собрания зачитали заявление Зернова, позвали дожидавшегося за дверью Евгения Денисовича.

- Что еще можете добавить, товарищ Зернов?

Он принялся повторять передовицу, напечатанную в "Орловской правде".

Евгений Денисович принарядился по случаю вступления, на нем розовая шелковая рубашка и черный гарусный шнурочек вместо галстука, позволил себе такую вольность, и собравшиеся старались ее не замечать.

- Как школы-то у вас? - спросил Данилочкин. - Обеспечите дровами?

Евгений Денисович развел руками, снабжение школ дровами зависело от того, с какой строгостью будет разговаривать с председателями сельсоветов Данилочкин.