Лев Овалов - Двадцатые годы

Нет, то, о чем предупреждал Данилочкин, не могло случиться, не позволит себе это Павел Федорович, как-никак, а Вера Васильевна все-таки жена его брата.

Ну а что касается Пети...

Что касается Пети, тут Данилочкин прав. Петю бессовестно эксплуатируют, считается, что он свой. Но Славе неудобно вступиться за Петю, Слава тоже свой, ему легче высказать сочувствие какому-нибудь бушмену из Калахари, чем сказать словечко в защиту Пети. На то он и революционер, чтобы защитить бесправных негров! Миллионы униженных и оскорбленных нуждаются в его помощи! Велик земной шар...

А то, что творится рядом, проходит мимо его внимания. Кто-то страдает, кто-то влюбляется, кто-то хитрит...

Братья Терешкины ухаживали за сестрами Тарховыми, "крутили любовь", как говорили о них все, кроме Славы, он не замечал, что людей связывают какие-то личные отношения, для него Тарховы и Терешкины были всего-навсего актерами местной драматической труппы.

Он видел мир сквозь призму губернской газеты, ему гораздо яснее представлялось то, что происходит в Париже или Бомбее, нежели в Успенском или Дуровке, - в Германии пролетариат ведет классовые бои, это он видел, а то, что в Дуровке эксплуатируют Петю, - явление незначительное, он стоял выше всех мелочей.

Такому подходу к жизни учил Быстров: за мировую революцию, не жалея собственной крови, в бой! А то, что где-то рядом обижают какую-то там Дуньку или Машку, - беда невелика, Дунька подождет, стерпит, после мировой революции дойдет очередь и до нее.

14

Романтические порывы увлекали Славу в неведомые дали. Что там мировая революция! Не сегодня-завтра полетим устанавливать коммунизм на Марсе...

А жизнь возвращала Славу на землю, и не вообще на землю, а на ту землю, которая горела у него под ногами, в Успенское, в Корсунское, в деревни и села знакомой волости.

Дуньки ждать мировой революции не хотели. Они хотели, чтобы о них подумали уже сейчас. Впрочем, Дуньки были многочисленны и далеко не на одно лицо, абстрактная Дунька делилась на множество лиц, и каждое вызывало особое к себе отношение. Ознобишину приходилось постоянно соприкасаться с людьми, одни были симпатичны, другие неприятны, ради одних он готов был расшибиться в лепешку, другие вызывали чувство вражды - классовая борьба в стране вступала в новую фазу.

В данную минуту Слава сидел и составлял список успенских коммунистов, укому требовались новые, более подробные о них сведения. Это не его дело, партийным учетом занимался Семин, но Семин вот уже третий день в Малоархангельске, а сведения нужно представить безотлагательно.

Каждый человек, каждый коммунист возникал в памяти Славы во всей своей неповторимости, и отвечал он на анкету, не нуждаясь в опросе тех, кто значился в списках.

Сам того не замечая, он с увлечением трудился над списком и уже дошел до буквы М, когда его позвали к Данилочкину.

Василий Семенович опять сидел на месте Быстрова, Степан Кузьмич продолжал искать хлеб по деревням и у тех, у кого положено и у кого не положено, сопровождая поиски допросами и угрозами, хотя уездные власти не раз уже призывали его к порядку.

Данилочкин постучал о стол трубкой, выколачивая из нее пепел, и заговорил, лишь снова набив ее махоркой.

- Вот что, Ознобишин, - прохрипел он, - дуй сейчас в Семичастную, уезжает наш адвокат. Напрыгался, наплясался, обратно в город потянуло...

- А не отпускать?

- А на кой ляд? - возразил Данилочкин. - Пусть катится, фальшивую коммуну Пенечкиных давно пора разогнать.

- Но ведь Нардом надо кому-то сдать?

Слава соображал - кому, но Данилочкин не задумался.

- Терешкину. Такой же актер, как Андриевский. Сумеет ставить спектакли...

Данилочкин все уже решил.

- А как же со списками?

- Списки тоже надо кончать.

- Может, Семин вернется.

- Семин не вернется, забрали на работу в уезд.

- Куда?

- В ЧК.

- В ЧК? - Слава удивился, в его представлении Семин никак не подходил для работы в ЧК, это была область революционной романтики, а Семин...

- Но ведь он же канцелярист, у него душа бумажная, все разложено по полочкам...

- А туда канцеляристы и требуются, - сказал Данилочкин. - Там порядок прежде всего.

Все-таки это удивительная новость!

- Так что списки все равно за тобой, - предупредил Данилочкин.

- Когда же я успею?

- Посидишь ночь, к утру кончишь, - утешил Данилочкин. - А сейчас в Семичастную, вызови Терешкина и все имущество по акту прима от Андриевского.

Навстречу Саплин.

- Пошли принимать Народный дом, уезжает Андриевский.

- А на его место кто?

- Терешкин.

- Везет мужику! - Саплин захохотал. - Теперь все девки его, каждый день будет устраивать танцы.

Солнце в зените, земля накалена, тверда и бела от зноя, липы собираются цвести, и жужжат над ними бесчисленные пчелы.

Ознобишин и Саплин идут хоженой-перехоженой аллейкой, все им здесь примелькалось, и раскидистые кусты сирени, и разросшаяся жимолость, и заросли крапивы...

- А как ты думаешь, Слав, - нарушает молчание Саплин, - этот твой Андриевский занавески может спереть?..

Дом помещика Светлова, превращенный в культурно-просветительное заведение, желтеет на солнце как медовый пряник.

Они прошли через пустой зрительный зал в библиотеку.

- Вячеслав Николаевич! - с наигранным пафосом восклицает Андриевский. Опять судьба нас сталкивает!

- На этот раз не судьба, а волисполком, - отвечает Слава. - Вы в самом деле уезжаете?

- Судьба! - продекламировал Андриевский. - Себе противиться не в силах боле и предаюсь моей судьбе!

Он способен болтать без умолку, и Слава сразу переходит к цели своего визита.

- Пришли принимать имущество.

Андриевский недоуменно поднимает брови.

- А кому же сдавать?

- Вообще-то... Нет подходящей кандидатуры, Терешкин - это не то, что нужно, но временно придется остановиться на Терешкине. Пока что сдадите дом Андрею...

- Терешкину? - Андриевский доволен. - Превосходно!

- Надо будет за ним послать, - говорит Саплин.

- А он здесь... - Андриевский кричит в зал: - Андрей Васильевич!

И Андрей Васильевич тут как тут, прыгает из темноты на сцену и спускается в библиотеку.

Тут Славу осеняет, должно быть, Андриевский и подсунул эту кандидатуру Данилочкину.

- Откуда ты взялся?

- Пришел помочь Виктору Владимировичу...

Саплин взглядывает на Ознобишина.

- Будем составлять опись?

- Какая опись? - Андриевский снисходительно смотрит на Саплина. - Опись давно составлена, волнаробраз в прошлом году проводил инвентаризацию...

Опись у него под рукой.

- Пускай Саплин вместе с Андреем Васильевичем всё проверят, а мы посидим, - предлагает он Славе. - В последний раз.

Слава утвердительно кивает Саплину.

- Начинай.

Андриевский перечисляет.