Лев Овалов - Двадцатые годы

"А не говорит ли во мне ненужная жалость? - мысленно спросил себя Слава. - Приняли меня душевно, я и размяк. Однако не я, а Заузолков их защищает..."

Слава думал, думал, прикидывал обстоятельства и так и эдак...

- Знаешь, все зависит от тебя, - обратился он к Панкову. - То есть не от одного тебя, а от комсомольской организации.

Панков не понял:

- То есть как это?

Вместо ответа Слава обратился к Заузолкову:

- Брюхатовская домина совсем никуда не годится?

- Как сказать... - Заузолков догадался, куда клонит Ознобишин. - Остов есть, но из чего стены ставить, печи складывать? Ни леса, ни кирпича...

- Амбары какие-нибудь, сараи найдутся?

Заузолков почесал карандашиком в волосах.

- Вижу, куда ты клонишь, товарищ Ознобишин. Ну, найдем один-два амбара, а кому строить?

- Нам, комсомольцам! - воскликнул Слава. - Панков будет строить, ему народный дом нужнее всего.

Ушел разговор от Федоровых...

Снова пошли в усадьбу Брюхатовых. Фундамент не пострадал. Стены кое-где лежат, а где и стоят. Балки провисли...

- Ох, и задал ты нам задачку, товарищ Ознобишин, - пожаловался Заузолков. - Как, Панков, осилишь?

Панков озадачен, но ведь самолюбие тоже не скинешь со счетов?

Вернулись обратно в исполком, собрал Заузолков президиум, позвали комсомольцев, прикидывали, судили, рядили, вчера еще никому в голову не приходило восстанавливать разрушенный дом, но стоило подбросить людям идею, как они загорелись, принялись спорить, считать, мечтать... Невозможное становилось возможным.

Трое суток провели Ознобишин и Ушаков в Колпне, а на четвертые выяснилось, что нужно возвращаться в Малоархангельск. Требуется решение уездного исполкома, одобрение отдела народного образования, согласие финотдела...

Со сметой, с ходатайством волисполкома собрались Ушаков и Ознобишин домой.

- Отправлю вас к вечеру, скорее доберетесь по холодку, - решил Заузолков. - Пошлю с вами Панкова, пусть тоже похлопочет.

- Я же на лошади, - напомнил Слава.

- Лошадь отправим обратно с оказией, - сказал Заузолков. - Дам свою пролетку, на ней Панков и вернется.

Пролетку, запряженную парой лошадок, подали задолго до захода солнца, а отъезд затянулся, что-то не было еще решено, что-то не договорено, отъехали уже в сумерках, кучер, молодой, веселый, уверенный, утешил седоков:

- Домчу еще до полуночи, спать будете в своих постелях!

Проехали верст шесть-семь. Стемнело. Кучер шутил не переставая.

Панков его хорошо знал, двадцати пяти ему нет, а успел и в дезертирах побывать, и на фронте, женат, двое ребятишек, любит возить начальство, жалованья ему не платят, но он надеется на поблажки по налогу...

- Что тебя из дому гонит, Николай? - спросил Панков больше для гостей, чем для себя.

- Ндрав такой! - весело, хоть и без особой ясности, объяснил Николай. Знакомства люблю заводить.

Ехали полем, с одной стороны тянулись овсы, с другой - подсолнухи, в стороне синел лес.

- Семечек хотите? - спросил Николай, придерживая лошадей. - Эвон какие подсолнухи!

Можно бы, конечно, пощелкать семечки, две-три головки никому не убыток, но положение обязывало отказаться.

- Нет уж, не надо...

Проехали еще с полверсты.

Николай остановил лошадей.

- А я все же наломаю подсолнухов, - сказал он, соскакивая с козел.

- Да не надо! - крикнул Ушаков.

Но Николай уже скрылся, слышно было, как трещат стебли.

- Неудобно, - пробурчал Слава. - Увидит кто...

Панков согласен с Ознобишиным, не в убытке дело.

- Пойду позову...

Выпрыгнул из пролетки, побежал следом за Николаем.

Хоть и вызвездило, все равно ничего не видно.

- Только время теряем, - заметил Слава с досадой.

И вдруг - выстрел!

Откуда бы это?

Еще!

Стреляют...

Панков побежал обратно, перескочил канаву...

Ушаков перегнулся через козлы, схватил вожжи и погнал лошадей.

- Н-но!

Сам потом не мог объяснить, испугался ли он или его подтолкнула предусмотрительность.

Лошади понесли.

- А Панков? - крикнул Слава Ушакову.

Панков на ходу вскочил в пролетку. А со стороны подсолнечников выстрелы. Один, другой, третий...

- Где Николай? - Слава схватил Ушакова за плечо. - Стой!

- Гони! - заорал Панков. - Гони!

- Да ты что, очумел? - закричал Слава. - Николай-то остался...

- Ничего, не пропадет, - пробормотал Панков, переводя дыхание, - на своем поле не заблудится.

- На своем?

- Ну, на нашем, на колпнянском.

- А если убьют?

- Не убьют, - зло сказал Панков. - За две хворостины не убьют. Дадут по затылку в крайнем случае. Сам виноват, не мы его, а он звал за подсолнухами...

Отнял вожжи у Ушакова и погнал лошадей.

Слава не соглашался с Панковым, но тот так свирепо гнал лошадей и так свирепо молчал, что с ним было лучше не связываться.

Выстрелы стихли, лошади пошли ровнее, и летняя безмятежная ночь вступила в свои права.

- Нет, я не согласен, - сказал Слава. - Может быть, повернуть?

- На-кась, выкуси, - буркнул в темноте Панков, и было непонятно, что именно он предлагал выкусить. - Лучше было бы, если б вас перестреляли?

Изумление прозвучало в голосе Ушакова:

- А ты думаешь...

- Ничего я не думаю, - уже спокойнее отозвался Панков. - Черт-те кто там стрелял, может, и вправду стерег подсолнухи, а может, и нарочно ждал, чтобы полезли мы за подсолнухами.

29

Вспоминая о Колпне, Слава упрекал себя за то, что взял в подарок книжку, узнай о подарке Панков, он вполне бы мог вообразить, что именно книжка и побудила Славу сохранить Федоровым дом.

Слава показал книжку в укомоле. Железнов обнаружил полное равнодушие, а вот Ушакову стихи понравились. "Такие же трогательные, как некоторые романсы", - сказал он.

Отчасти вроде наставления Фране Слава выразительно прочел:

Лучшая девушка дать не может

Больше того, что есть у нее.

- Как, как? - воскликнула Франя. - Дай мне это переписать!

И вдруг книжка пропала!

Слава вернулся вечером домой и перед сном хотел почитать стихи. Протянул руку за книжкой и не нашел. Поднял с подушки голову - книжки нет. Куда она запропастилась? Вскочил с кровати... Нету! Перерыл все на столе. Нет!

Лежал и злился, дождался утра, отправился к Фране.

- Ты у меня взяла "Жемчуга"?

- А я и не знала, что у тебя есть жемчуга!

- Книжку, книжку, не остри, помнишь, я тебе читал?

- Не нужны мне от тебя ни жемчуга, ни бриллианты!

Обидно, что книжка исчезла, но прошло несколько дней, и Слава примирился с пропажей.

И тут в укомол поднялся Селиверстов и передал Ознобишину, что его разыскивает Семин.

Слава позвонил:

- Ты чего, Василий Тихонович?

- Зайди к нам...

Вызов не удивил Славу, время было еще тревожное, то тут, то там происходили события, требовавшие вмешательства следственных и карательных органов, возникали обстоятельства, при которых Семину приходилось иногда обращаться к Ознобишину.