Лев Овалов - Двадцатые годы

- Вообще. Познакомиться с жизнью. Поговорить.

- Понятно.

- А пока бы мне на квартиру куда-нибудь.

- И это можно.

Один из мужиков поехал с ним по селу, остановил лошадь перед белым-белым домом, еще более белым, чем сельсовет, окна в нем чернели, как проруби.

- Заходите, а лошадь сейчас заведем во двор.

- Спросить бы сперва...

- Вам говорят, заходите.

Хозяев оказалось всего двое, муж с женой, благообразные старички.

- Никому вы у нас не помешаете, вся наша поколения разлетелась.

Провожатый из сельсовета распрощался:

- Отдыхайте, соберем вам на завтра комсомольцев... Славу покормили: щи, каша, молоко.

- Не прогневайтесь, не ждали гостя.

- Не знаете, комсомольцев на селе много?

- Какие у нас комсомольцы!

От деда и бабки толку мало.

- Пойду пройдусь.

- В садочек пройдитесь, у нас там благодать.

Слава осматривает двор, а за сараем сад, не садочек с четырьмя яблоньками и рядком вишневых кустов, а настоящий большой сад со множеством обсыпанных плодами яблонь, с высокими вишневыми деревьями, со старыми липами вдоль канав. Жара спала, а медовый аромат плывет еще над курчавой травой. Хорошо бы полакомиться вишнями, созрели, должно быть...

Слава вдохнул в себя пряный медовый запах и пошел через двор на улицу.

- Вы куда? - услышал он сипловатый голос.

Хозяин избы в ситцевой рубахе и суконных синих портках, притулясь у двери, посматривал на гостя с неодобрением, да и в сиплом его голосе тоже звучало неодобрение.

- Хочу пройтись.

- Отдохнули бы лучше, постелили бы мы вам постельку, утро вечера мудренее.

- Да вы что! - снисходительно возразил Слава. - Я с курами вместе не ложусь.

- Как знаете, как знаете...

Слава шел по малонаезженной деревенской улице.

Навстречу деваха, в белой кофте с оборочками, в широкой раздувающейся юбке.

- Здравствуйте!

- Здрасьте...

- Не знаете, комсомольская ячейка у вас есть?

Слава знает, что есть, но это на всякий случай, знает ли девушка, что есть у них на селе ячейка.

- Чего ж ей не быть!

- А поблизости кто из комсомольцев живет?

Пытливый взгляд.

- А вы сами откудова?

- Из уезда я, из уездного комитета.

- У нас много комсомольцев.

- А сама не комсомолка?

- Нет... - Оглянулась по сторонам, негромко: - Комсомолка.

- А тебя как звать?

- Давыдова я, Стеша.

- А меня - Слава. Ознобишин. Может, слышала?

- Нет.

- Куда ж торопишься?

- На ганок.

- Какой ганок?

- Ну, в хоровод, на выгон.

- А мне можно?

- Кто вам не велит! - Опять оглянулась по сторонам. - Только вы сами по себе...

- А комсомольцы там тоже собираются?

- Отчего ж!

Так и дошли до выгона: впереди мелким шажком Стеша Давыдова, а чуть поодаль Слава.

На буром бревне, брошенном на лугу, сидели, прижавшись друг к другу, девушки - восемь? десять? - Слава не успел сосчитать, они разом вскочили навстречу Стеше, засмеялись, принялись тараторить; парни стояли в стороне, их поменьше, один из них лениво перебирал лады двухрядки.

Слава пошел к парням, не очень-то хорошо умел он затевать разговоры, однако деваться некуда.

Поздоровался, спросил:

- Комсомольцы среди вас есть?

- А вам к чему? - поинтересовался гармонист, потом ответил: - Ну, скажем, я, и что?

- Да ничего, - сказал Слава. - Приехал проверить, как тут у вас культурная работа ведется.

Кто-то из парней засмеялся.

- Здесь самое место для проверки, - сказал гармонист. - Каждый вечер танок, сперва припевки, а потом танцы.

- А мне можно в компанию?

- Почему ж нельзя, коли не скучно, - сказал еще кто-то из парней. Вона сколько девок на выданье!

Девушки частили припевки, гармонист лениво подыгрывал.

Не ходи, маманя, в баню,

Мой миленок тут как тут,

Пока сходишь, мама, в баню,

Меня со двору сведут!

Слава сел на край бревна.

Ближние избы тонули во мраке, месяц серебрился в облаках, от садов несло свежестью.

К Славе подсел худенький паренек, похоже, еще более застенчивый, чем Слава.

- Вы зачем к нам?

- Проверить культурную работу, - отвечал Слава. - Библиотеку. Драматический кружок...

- Нет у нас культурной работы, - тихо сказал паренек. - И не будет.

- Почему не будет? - спросил Слава. - Тебя как зовут?

- Василий, Вася, - назвался он. - Давыдовы мы, брат я Стешке Давыдовой.

- А почему не будет?

- Старики не позволят, - сказал Вася. - Нашей Стешке не миновать уходить из комсомола. Не уйдешь из комсомола, говорят родители, никакого приданого за тобой не дадим.

- Ну и пусть не дают, - сказал Слава. - Обойдется и без приданого.

- Нельзя, - жалостно сказал Вася. - Кто ж возьмет без приданого?

Девки все пели и пели, не столько даже пели, сколько выкрикивали отдельные слова.

Слава вдруг решился, обстановка к тому располагала, сидели они с Васей в стороне, никто им не мешал.

- А с чего это Прохоров утонул? А потом Водицын...

- Не знаю. Судьба.

Гармонист заиграл веселее, с переливами, девушки танцевали краковяк, отводя локти назад, притопывая каблучками.

- Знаете что? - сказал вдруг Вася. - Поезжайте-ка вы завтра обратно, а?

- Чего так? - удивился Слава. - Я у вас поживу.

Он поежился от ночной сырости.

- Пойду, - сказал он, на душе у него стало вдруг тревожно и смутно, и он пожалел, что оставил наган в портфеле. - Одному тут идти неопасно?

- Зачем, ребята у нас добрые, - сказал Вася. - Я вас маленько провожу.

Месяц скрылся в облаках, по сторонам шелестели деревья.

Слава пытался расспрашивать своего спутника, кто и как живет здесь, в Луковце, почему такая вялая у них организация, но Вася не знал или не умел объяснить, отделывался короткими ответами "не знаю" да "не знаю", и неожиданно, ни с то ни с сего сказал:

- В темноте у нас не убьют, ночью смерть вроде убийства... - Помолчал минуту-другую и сказал: - У нас если убьют, так при солнце, чтоб ни на кого ничего не подумали... - И оборвал разговор: - Вон ваша изба, идите. - И отстал, свернул в сторону.

Не хотелось Славе возвращаться в избу, а куда денешься? Постучал.

Открыл дед.

- Загулялись...

Зачиркал спичкой, засветил лампу, постель гостю постлана на нетопленой лежанке, на столе крынка и тарелка, прикрытые рушником.

- Поужинайте молочком с оладьями.

Есть не хотелось. Слава поблагодарил, положил под подушку портфель, лег, старик тут же задул лампу, Слава осторожно сунул руку в портфель, наган на месте, стало поспокойнее.

А тоска все не проходила, чудилась опасность, казалось, кто-то сидит в углу...

Проснулся он от яркого света, раннее летнее солнце лило сквозь стекла радостное розовое сияние, от ночных страхов не осталось следа, старики хозяева еще спали, и сейчас Слава понимал, что никакой многозначительности в покашливаниях старика не было. Спать не хотелось, уж очень великолепно сияло утро. Слава тихо спрыгнул с лежанки, вышел в сени, умылся под рукомойником, пошел в сад, сейчас, пока не наступил рабочий день, хорошо побыть с природой наедине.