Лев Овалов - Двадцатые годы

Дележ окончен.

- Все, - облегченно говорит Быстров.

- Чего уж справедливее, - скрепляет приговор Устинов.

Поздно, одну "молнию" уже погасили, выгорел керосин, давно пора по домам.

- Объявляю собрание закрытым, - говорит Быстров. - Счастливо оставаться, товарищи.

Но именно он остается в школе, мужики скопом вываливаются на улицу, Быстров приучил себя доводить дело до конца.

- Завтра утречком перепишите - и в исполком, - наставляет он Устинова и Егорушкина, еще раз просматривая список. - Чтоб никаких изменений.

- А к чему? - успокаивает Устинов. - Не может быть лучше...

У двери стоит насупленный Евгений Денисович, но и его не обходит вниманием Быстров.

- Ничего, ничего, не обижайтесь, добавлю вам керосина, есть еще лишек на складе.

Притворно цыкает на мальчиков:

- А вы чего тут, галчата? По домам, по домам! А то ваши матери мне завтра холку намнут...

Мальчики давно готовы дать деру, да совестно Быстрова, он доверил им дележ земли, а они, не успела кончиться сходка, будто маленькие дети, заморгали глазами и спать. Но если сам гонит...

- Спокойной ночи, Степан Кузьмич!

- Спасибо, ребята...

На улице темень, хоть глаз выколи, только шум какой-то, точно что-то топчется во тьме. Да и впрямь топчется, грузное, тяжелое, пыхтит и сопит, живое месиво...

- Колька, чего там?

- Пошли!

Мужики сгрудились в кучу. "Дай ей... Дай, дай! Падла..." И точно из-под земли, жалобный бабий стон: "Ох... ох..."

- Чего это они?

Колька быстро разбирается в происходящем.

- Чего, чего... Мотьку бьют. Уму учат...

Осатаневшие мужики бьют: "Вот табе земля... Вот табе земля..."

- За что ее?

- А земли сколько отняла?! На баб, на ребят...

Славушке страшно.

- Они же убьют!

- Ништо ей!

- Побегу к Быстрову, скажу...

- Больше всех надо?..

Славушка не раздумывал, - кроме Быстрова, Мотьку спасти некому, времени препираться с Колькой нет, рванулся к школе...

За столом Егорушкин под надзором Филиппа Макаровича переписывает список, Быстров и Зернов беседуют у окна.

- Степан Кузьмич... - задыхаясь, зовет Славушка. - Сафонову бьют!

Ни о чем не расспрашивая, Быстров рванулся к двери.

- Где? - только спросил на ходу.

Славушка не сумел объяснить, только бежал рядом с Быстровым и повторял:

- Там... там...

- Разойдись! - заревел Быстров.

Тьма по-прежнему топталась, стонала.

И тогда молния и гром прорезали ночь. Славушка замер от испуга. Быстров выстрелил: раз, раз...

Черное скопище мгновенно растаяло в темноте. Тьма опустела.

- Где ты там? - громко спросил Быстров.

Никто не ответил. Он чиркнул спичкой. На мгновение пламя осветило лежащую женщину.

Быстров наклонился, помог подняться.

- Вставай, держись за меня.

Сафонова встала, тихо что-то ответила.

- Дойдешь?

Опять что-то ответила.

- Ничего, мать, выдюжим, - добродушно, даже весело сказал Быстров. - Не сумлевайся, победа будет за нами...

9

Горькая, тоскливая ночь, все спит, одни прусаки бегают по столу. Потрескивает ватный фитилек в конопляном масле, загадочные тени шевелятся по стенам. За окошком ветер, в кухне душно.

Славушка полуночничает над книгой. Стоит перебороть сон, и читается чуть не до утра. Выцветшие романы в выцветших обложках, приложения к "Ниве", ветшающие на полках громоздкой этажерки в тени старого филодендрона, чьи воздушные корни колеблются в спертом воздухе.

Чуть потрескивает фитилек в конопляном масле. Храпит Федосей на лавке. Надежда спит на печи. Подувает за стеной ветер.

Славушка спит и не спит. Над книжкой в синей обложке.

Что-то вздыхает и точно лопается. А-ахх, булькает, булькает, и а-ахх лопается. Точно пузырьки в луже после дождя.

Надежда после ужина замешала в квашне опару. Поднимается опара в квашне. Булькают пузырьки. Тесто ползет из-под старой кацавейки, наброшенной Надеждою на квашню...

Славушка вскакивает:

- Надежда! Надежда! Все ушло!

И бежать, скорее бежать из кухни.

Среди книг, немногих книг, которые Славушка - все-таки, все-таки! захватил с собой в дорогу, Пушкин, Лермонтов и - случайно - тоненькая книжечка странных стихов. Кто-то из маминых знакомых перед самым их отъездом в деревню привез книжечку из Петербурга.

Помогая матери собирать вещи, - прежде всего следовало захватить чайный сервиз, подаренный папой маме в день десятилетия их свадьбы, о том, чтобы его оставить, не могло быть и речи, - они спорили о другом: Вере Васильевне хотелось захватить побольше одежды, а Славушке - книг.

- Будь благоразумен, книг везде сколько угодно, а туфли от Вейса...

Все-таки он сунул на дно саквояжа несколько книг. Однотомник Пушкина. Подарок папы. Любимый папин писатель. Хотелось взять Цицерона. Тоже память о папе. По этой книге отец обучал его латыни. "Справедливость к богам религией, к родителям - благочестием называется". Цицерона он отложил. Другой латыни обучит его жизнь!

В комнате темно. Зажечь коптилку нельзя - разбудишь маму. А спать не хочется. Разувается и босиком подходит к этажерке. С легким шорохом вытягивает тоненькую книжечку. "Двенадцать". Пристраивается у окна. Рассвет чуть брезжит. Странные стихи. Так не похожи ни на Пушкина, ни на Лермонтова...

Славушка любил проводить время с отцом, он всегда рассказывал удивительные истории.

Чаще всего отец пересказывал "Повести Белкина". Пересказывал применительно к себе, точно все это происходило с ним самим.

Много лет спустя Славушка иногда задумывался о себе: что привело его в стан революции?

И всегда возникал один ответ: русская литература. Значительная часть жизни русских людей тянется от книги к книге, и всю эту зиму до самой весны Славушка больше внимания уделял книгам, чем окружающим его людям.

Библиотека в Народном доме полным-полна книг, и среди них сочинения утопистов. Только что изданных Госиздатом. Можно подумать, будто в Москве никому нет дела до Колчака. Томас Мор, Кампанелла, Фурье... Их глазами заглядывают деятели народного просвещения в будущее. В общество, где нет частной собственности.

Славушка сидит на крыльце. Все вокруг дышит весенним теплом, на коленях у него книга Кампанеллы, все его мысли устремлены в "Город солнца".

Облачко закрывает солнце, и все мгновенно меняется: дождя еще нет и, возможно, не будет, а ощущение непогоды мгновенно возникает в душе...

Славушка поднял голову. Так и есть, по двору семенила Прасковья Егоровна, переваливаясь с боку на бок, похожая на раскормленную серую индюшку.

Достаточно ей увидеть Славушку за книгой, как она придумает для него работу. Бить масло. Качать мед. А то и вовсе пошлет на хутор с поручением.

Идет откуда-то из-за коровника и останавливается у сарая. Палкой шурует в крапиве. Какая-то полоумная курица несется в крапиве. Славушка тоже находил там яйца.