Лев Овалов - Двадцатые годы

"Что ему от меня надо? - испуганно думал Славушка. - Может быть, Иван Фомич нажаловался, Никитин в волости авторитет?"

А режиссер посмеивался, подгонял кобылку и посмеивался, что-то забавляло его, и в мальчике все сильнее накипало раздражение против Андриевского.

- Я все рассказал Степану Кузьмичу, - сказал тот со смешком. - Он одобряет вас, хотя это происшествие форменный парадокс.

- А что такое парадокс?

- Вы не знаете? Ваши стихи, например. Утверждение нового в действительности. Революция, если хотите!

С чего это Андриевский так весел?

Наконец вот и хутор Кукуевка.

Странно: Быстров живет у Пенечкиных, им уж никак не может быть симпатична революция, а Быстров олицетворение ее в волостном масштабе...

- Парадокс, - произносит вслух Славушка.

- Что? - удивленно спрашивает Андриевский и смеется. - Ах да-да!

Караковая кобылка сворачивает под купы деревьев, - вот длинный сероватый дом, вокруг цветочки.

Андриевский бросает в тарантас вожжи, кобылка трусит прочь от крыльца, сама найдет дорогу в конюшню.

Темноватый коридор, и... бог ты мой, настоящая гостиная, раза два или три видел Славушка такие гостиные в богатых домах, куда случайно попадал с папой и с мамой: козетки, пуфики, портьеры, рояль, экран, пальмы и в зеленой кадке даже араукария.

На втором году революции из взбудораженной русской деревни Славушка попал в гостиную, как после кораблекрушения из бурного океана на тропический остров... Вот тебе и прасолы!

На самом деле все не так уж здесь великолепно; купеческая роскошь, пестрые козетки и чахлые пальмы; Пенечкины сволокли в комнаты, занимаемые Быстровым, все лучшее, чтобы сохранить от возможных реквизиций.

Тишина и пустота.

- Степан Кузьмич!

Андриевский кричит с этаким приятельским подобострастием.

Быстров тут же появляется в дверях.

- А! - Протягивает мальчику руку, уверенно, как мужчина мужчине. Лаются, говоришь? На большевиков тоже лаются...

- Шура... - зовет негромко, глядя на араукарию, но его слышат, может быть, даже прислушиваются.

Появляется женщина - темные дуги бровей, бездонные глаза, тонкий нос, розовые губы - древняя икона, оживленная кистью Ватто, удивительное сочетание византийской богородицы и французской субретки.

- Разве стихи могут нарушить спокойствие?

- О, еще как! - восклицает Андриевский.

- Что же это за стихи?

И голос у нее необыкновенный, отчетливый и ненавязчивый.

- Прочесть? - предлагает Андриевский.

- Нет, нет, - останавливает Быстров и указывает на Славушку. - Он пострадал, пусть он и читает.

Славушка уставился в окно.

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем...

Революцьонный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

- Как? - спрашивает Андриевский.

- Молодец, - одобряет Быстров, только непонятно кого - чтеца или автора, и осведомляется у жены: - А как тебе, Шура?

- Я знаю эти стихи.

- Нравятся?

- Нравятся, не нравятся... - Александра Семеновна грустно усмехается. Они переживут нас с тобой.

За глаза Быстрова осуждали за то, что он оставил первую жену, не по себе, мол, срубил дерево, генеральская жена борцу за народное дело не попутчица. Славушка не знает ту, что оставлена в Рагозине, но такая, как Александра Семеновна, во всем свете только одна.

- Дайте-ка нам поговорить, - обращается Быстров к Андриевскому.

- О, понимаю: конфиденция.

Едва Андриевский скрывается, Быстров поворачивает мальчика лицом к себе.

- Часто бываешь в Нардоме? - спрашивает Быстров.

- Часто.

- Дружишь с Андриевским?

Странный вопрос: какая дружба может быть у него с Андриевским?

- Дружу...

- Напрасно, - строго произносит Быстров. - Этот человек...

- Враг? - неожиданно для себя спрашивает Славушка.

- Не знаю, - задумчиво говорит Быстров. - Но ни мне, ни тебе он не друг. Революционный держите шаг. А он - ванька-встанька. Видел такую игрушку? Наклонится и тотчас вскочит.

Быстров всматривается в лицо Славушки.

- Вот ты, значит, какой... - Оборачивается к жене. - А тебе он нравится, Шура?

Александра Семеновна слегка улыбается.

- Я кое-что надумал, - говорит Быстров. - Слушай...

- Может быть, в следующий раз? - вмешивается Александра Семеновна.

- Почему в следующий? - возражает Быстров. - Ничего не надо откладывать. Революционный держите шаг. - Затем он говорит о чем-то таком, что не имеет никакого отношения к Славушке. - Ты, может быть, удивляешься, почему я живу здесь, у помещиков. А зачем жить хуже, если можно жить лучше? Вопхнуться в чью-нибудь избу? Выселить какого-нибудь попа? А здесь и просторно, и удобно, и маскироваться Пенечкиным труднее. Назвались груздями... Коммуна? Так и будьте коммуной. Батраки пашут? Так и вы пашите. Спасайте шкуру, но не задаром. Пенечкины теперь выходят в поле наравне со всеми. Следующий вопрос: генеральская жена. Она действительно генеральская, только не жена, а дочь. Генеральская дочь. Ее отец из тех генералов, которые самим товарищем Лениным допущены в рабоче-крестьянскую армию...

Александра Семеновна хмурится.

- А говорю это я тебе вот зачем, - продолжает Быстров. - Я хочу, чтоб ты мне доверял, как я тебе доверяю, хочу, чтоб ты организовал в нашей волости молодежь.

Он неправильно произносит это слово, все время делая ударение на первом слоге: "молодежь, молодежь".

Подошел к роялю и, стоя, ударил по клавишам, беспорядочный аккорд тут же замер.

- Организуй-ка ты у нас союз юных коммунистов, - сказал Быстров. Понимаешь, на что я тебя подвигаю? Объединить молодежь на подвиги во имя Советской власти.

Он обломил веточку араукарии и помахал ею перед Славушкой.

- Ты готов?

Славушка ни к чему еще не готов, не готов он объединить молодежь на подвиги во имя Советской власти, и в то же время он не столько понял, сколько почувствовал, что именно сейчас и именно ему предоставляется возможность совершить подвиг.

- Готов, - сказал Славушка, потому что только "готов" и мог он ответить, - это было как клятва в вечной любви.

- Молодец, - похвалил его Быстров. - Сейчас мы с тобой обсудим...

- Может быть, в другой раз? - перебила мужа Александра Семеновна, Поздно уже!

- Ладно, отложим до завтра, - внезапно согласился Быстров. - Утро вечера мудренее.

- А ты один дойдешь? - спросила Александра Семеновна. - Собак не боишься?

- Конечно, - ответил Славушка. - Собак я нисколько не боюсь.

- Молодец, - еще раз похвалил его Быстров. - Завтра я тебя вызову.

- Спокойной ночи, - сказала Александра Семеновна. - Заезжай ко мне, если захочется, живу-то я постоянно в Ивановке, я ведь учительница там...

Славушка вышел, и собаки залаяли за домом, он боялся кукуевских собак, на крыльце стояла чья-то палка, он взял палку, не так страшно, спустился с крыльца, прошел аллеей, вышел на дорогу и, уговаривая себя ничего не бояться, торопливым шажком припустился к Успенскому.