Лев Овалов - Двадцатые годы

- Что скажешь? - нетерпеливо спрашивает Быстров. - Справишься?

Славушка и озадачен и польщен.

- Я готов, - говорит он. - Хотелось бы только маму...

- Я же сказал, - подтверждает Быстров. - Завезу по дороге. Она у Перьковой, в Критове.

Еремеев хлопает мальчика по плечу.

- Дам тебе наган...

- Ты что, очумел? - возмущается Быстров. - Какое еще оружие? Попадется кому - самый, мол, обыкновенный школьник. Гостил у родных в Успенском, а теперь возвращается в Орел.

Славушка смотрит поверх Быстрова на стену, где еще недавно висел портрет Ленина. Ленин чем-то похож на учителя. На обыкновенного учителя. И еще немножко на папу. Славушке кажется, что он с ним встречался.

- В общем, собирайся. Дома скажешь, везу тебя к себе в Рагозино. Мол, побудешь там, пока не отгонят белых. Оденься почище, потеплее. На сборы час...

Полуправду Славушка сказал только Пете. Нужно, мол, уехать по делу, что за дело, не объяснил, так что в случае чего пусть Петя позаботится о маме.

Он даже поцеловал Петю:

- Ты мне не только брат, но и друг.

Павлу Федоровичу сказал: чтобы не подвергать Астаховых опасности, поживет пока у одного парня в Рагозине.

Такое сообщение Павлу Федоровичу по душе, он велел Надежде сварить на дорогу яиц и сам принес из погреба кусок сала.

Вечерние тени стлались по площади, у коновязи танцевала запряженная в бедарку Маруська, в окнах исполкома отражался багрово-рыжий закат.

Славушка со сборами не задержался.

Быстров критически его осмотрел: курточка из серого сукна, выкроенная из старой шинели Федора Федоровича, брюки из чертовой кожи, ботинки вот-вот запросят каши, брезентовые обмотки, кепочка, мешок о лямками...

- Раскручивай...

Достал из-за пазухи бумаги, завернул в носовой платок, приложил к голени.

- Закручивай.

- Вряд ли кому придет в голову заглянуть за обмотки, - наставлял Быстров. - Никому не позволяй размотать, лучше сунь в костер...

- Как Муций Сцевола, - сказал Славушка.

- Кто?

- Муций Сцевола.

- Что за человек?

- Сжег на огне руку.

- Зачем?

- Показать презрение к смерти.

- Это ты брось! - рассердился Быстров. - Сперва доберись до политотдела, а уж потом жги.

Закат догорал, на площади желтело все, что могло отразить гаснущие лучи.

- Тронулись.

Быстров вскочил в бедарку, прижал мальчика к себе, натянул вожжи, цокнул, Маруська рванула и рысью вынесла бедарку на дорогу.

Поповка мелькнула черной тенью, ветлы напоминали монахов.

Славушка прижался к Быстрову. Миновали кладбище, и опять ветлы, ветлы, да перебор черных Маруськиных ног.

- Перькову Анну Ивановну знаешь?

- Видел у Александры Семеновны.

- Правильно, подружка ее. Учителка. Приехала погостить, никому ничего не придет в голову.

Славушка пригрелся под рукою Быстрова, и уже с разлета - в Критове, село отходит ко сну, лишь собаки брешут, - тпру! - и уже на взгорье у школы.

- Беги!

Он уже в тепле, мамины руки обнимают его, ни Анна Ивановна, ни ее гостья не ждали Быстрова, но Вера Васильевна уже с час как стояла на крыльце.

- Мне все казалось...

Степан Кузьмич привязывает лошадь.

- В дом, в дом, незачем свиданки на улице устраивать.

Комнату освещает жестяная керосиновая лампочка.

В светелке у Перьковой, как у курсистки: железная коечка, пикейное одеяльце, этажерка с книжками, а по стенам портреты: Пушкин, Толстой, Тургенев, Чернышевский, Писарев, Добролюбов и почему-то Пугачев, между Пушкиным и Толстым... Вот какая эта Анна Ивановна!

- Самогонки нет?

- Степан Кузьмич, откуда же у меня самогонка?

- С холоду неплохо.

- Сбегать?

- Сбегайте. И сала займите, я потом привезу, отдадите.

Перькова уходит с таким видом, точно Быстров послал ее по наиважнейшему делу.

Быстров садится на кровать, накрытую девственно чистым одеялом, нескрываемо довольный всем, что он видит.

- Вот и свиделись, - говорит.

- Ты тоже здесь поживешь? - спрашивает Вера Васильевна. - Только вот Петя...

- Петя работает на Астаховых, - не без насмешки произносит Быстров. Ничего с ним не случится.

- А Славе здесь не опасно?

- Он здесь не останется, - безжалостно отвечает Быстров. - Он дальше...

Вера Васильевна пугается:

- Куда еще?

- Поручение Союза молодежи. В Орел, по вопросам культурно-просветительной деятельности.

- Ну какая сейчас просветительная работа? - недоумевает Вера Васильевна. - Со дня на день Орел займут белые...

- А вы уверены, что займут?

- Но ведь заняли же Успенское?

- И ушли!

- Вперед, на Тулу...

- А там лбом об тульский самовар! - Быстров хлопает в ладоши, как точку ставит. - Они уже об обратном пути подумывают.

Вера Васильевна не верит:

- Выдаете желаемое за действительное.

Возвращается Перькова с самогонкой и салом.

- Еле достала...

- Я желаю сейчас только одного, - отвечает Быстров. - Стакан самогона.

Он строго смотрит на хозяйку.

- Хлеб-то у вас есть?

Хозяйка обижается:

- У меня и обед есть.

- Вот и соберите. - Он неодобрительно созерцает маленькую пятилинейную лампу. - Разве у вас нет "молнии"?

- "Молния" для занятий.

- Вам передали керосин?

Славушка видит, как Быстровым овладевает злость.

- Как же, как же, - подтверждает Перькова. - Два бидона. Позавчера.

Быстров успокаивается.

- То-то. Не то бы Филимонову головы не сносить...

Филимонов - председатель Критовского общества потребителей. Еще несколько дней назад Быстров приказал передать весь запас керосина в школу.

- Мужички с коптилками посидят, а детей обучать.

Волость под властью белых, Быстров скрывается, а приказы отдает по-прежнему.

Расспрашивает Перькову о дровах, об учебниках, интересуется, все ли дети будут ходить в школу.

- Но ведь белые...

- Как пришли, так и уйдут, а нам здесь вековать.

Анна Ивановна собрала мужчинам на стол.

- Мы ужинали.

Быстров наполнил стакан себе, немного Славушке.

Вера Васильевна прикрыла стакан ладонью.

- Нет, нет!

Славушке хочется выпить, он уже мужчина, но нельзя огорчать маму.

Быстров ест много, быстро, охотно. Славушка не поспевает за ним. Если бы еще научиться пить, как Быстров.

Вера Васильевна задумалась.

- Степан Кузьмич, можно Славе не ехать в Орел?

Быстров откинулся на стуле, развел руками.

- Это как он сам, его не принуждают.

- Слава?

- Не отговаривай...

Сердце Веры Васильевны полно нежности, боязни, предчувствий, но лучше всего чувства запрятать поглубже. Никому не дано остановить ход жизни.

Быстров наелся, теперь нужно поспать.

- Я сейчас постелю.

- Вы спите у себя в комнате, а мы со Славой по-походному, в классе.

Быстров не забывает подвязать Маруське торбу с овсом, а заодно прислушаться - опасности неоткуда бы взяться, да ведь береженого...

Ложатся в классе на полу, на тюфячок, снятый Анной Ивановной со своей койки, накрываются ее старой шубейкой.