Андрей Зарин - Кровавый пир

– В жисть не поверю, чтобы воровская жинка была. Послушал бы, чем бредит!..

Викентий тоже полюбил свою пациентку.

Он сидел все дни у ее постели, то мешая для нее прохладительное питье, то ставя банки на ее белое тело. Днем – он, а ночью – попадья не сводила глаз с больной Наташи, пока она была без памяти.

Попадья думала о ней, как о своей дочке, а Викентий, смотря на нее, вспоминал свою младшую сестру, которую погубили казаки. После того он ушел из‑под Киева и пробрался в далекий Саратов.

Наконец Наташа очнулась. Однажды рано – рано утром она открыла глаза и с изумлением оглянулась.

Маленькая светлая горенка, вся обитая липовыми досками. Она лежит на широкой постели с пологом. Против нее у ног, на широком стуле, сидит какая‑то незнакомая старушка и дремлет, а дальше в углу на войлоке лежит не то человек, не то собака и храпит.

Наташа закрыла глаза, силясь припомнить, где она, как сюда попала, что с ней случилось, но память на время была совершенно бессильна. Наташа утомилась и тихо уснула.

Когда она снова открыла глаза, перед нею стоял карлик с огромной головою. Она хотела закричать от испуга, но карлик так ласково ей улыбнулся, глаза так кротко светились, что вместо крика она тихо улыбнулась ему.

Закричала не она, а карлик:

– Лапушка моя! Очнулась! Ай, умница!

Он словно исчез, а потом подле нее стоял седой старик, старушка и тот же карлик, и у всех были такие добрые, кроткие лица и все так радовались на нее глядя, что ей стало и легко, и весело на душе.

– Ну, слава Создателю! – говорил старик, набожно крестясь. – Теперь, девушка, выправляться надоть!

– Я ей, голубушке, сейчас кашки изготовлю! – ласково сказала старушка. – Можно ей, Викеша?

Карлик закивал лохматой головою.

– Можно! Все можно! Полегонечку только, помаленечку! Теперь она у нас скоро встанет!

И, правда, Наташа скоро начала поправляться.

– Как я попала к вам, люди добрые? – спрашивала она у всех по очереди.

– Тсс! Пожди, вредно тебе говорить теперя!

– Где мой батюшка? Его повидать охота мне!

– Тсс! Потом, потом!..

Однажды она проснулась в глубокую полночь.

Лунный свет лился в ее окошко. В лучах его сидела Марковна, попадья, и дремала, тихо качая головою. В углу на войлоке спал Викентий.

Вдруг в тишине с улицы раздались стоны, крики, кто‑то орал диким голосом: «Нечай, нечай!«Это пьяные казаки, поссорившись, расправлялись с посадскими.

Наташа вдруг вспомнила эти ужасные крики.

– Батюшка! – закричала она в ответ и лишилась чувств.

Испуганная попадья чуть не упала со стула. Викентий быстро вскочил на ноги, и они оба тревожно нагнулись над Наташею, стараясь привести ее в чувство, а в это время разгулявшиеся казаки, убив посадского, ломились в дом к отцу Никодиму.

– Ей, батька, отворяй! – кричали они, ругаясь и клянясь. – У тебя, слышь, боярская дочь упрятана. Давай нам ее на потеху!

Испуганный поп выглянул в волоковое окно и обмер от страха: четверо казаков ломились в ворота.

– Смилуйтесь! – заговорил он. – Мне ее на постой ваш атаман поставил!

– Врешь, поп! – закричал казак. – Наш атаман до баб не охотник! Побреши у меня на него, так я тебе дом сожгу.

– Да чего тут, ребята, ломи калитку!

– С нами крестная сила! Господи, помози! Мать Царица Небесная, Ты видишь прямоту мою! – в ужасе зашептал отец Никодим, и под шум ударов, от которых ломилась калитка, ему представились ужасные картины казачьего буйства. Вот тащат его, бьют попадью, насилуют больную, жгут дом.

– Я вас, чертовы дети! – вдруг раздался среди шума грозный оклик, и битье в калитку окончилось.

Отец Никодим снова выглянул в окошечко. Высокий казак, сидя на коне, бранил казаков:

– Угомона нет на вас! Что дома ломаете?! Я вас в воду, неслухов! Али батькин наказ забыли?

– Коли поп боярскую дочь укрыл, а племя это все вывести надо.

Отец Никодим узнал в казаке на лошади казацкого атамана.

– Врут они, атаман, – закричал он, – защити! Ко мне ваш же казак, Василий Чуксанов, больную на постой поставил. Говорил, как очи береги, а они насильничают!

– Здравствуй, батько! – ответил Гришка Савельев. – Не бойсь! Не тронут! А вас, бисовы дети, в плетюхи велю. Уходите, поганцы!

Наташа очнулась, но шум, брань, несущиеся с улицы, долетали до нее, и она вся дрожала, как птица в силке.

– Батюшка! – кричала она в беспамятстве. – Братец родимый! Что с вами делают? Господи Боже! Злодеи, разбойники!

– Милушка ты моя! Наташенька! – убивалась над ней попадья. – Здесь все свои люди. Спокойся, дитятко мое родное!

– Пожди, пожди, – суетился Викентий, – я ей сейчас питьеце наговоренное дам!

Он изготовил быстро из вишневого настоя питье и влил в рот Наташи. Она успокоилась и спустя немного заснула крепким сном.

Дрожащий от страха отец Никодим поднялся наверх.

– Слыхала? – тревожно спросил он. Попадья только зашипела ему в ответ.

– Сейчас успокоилась только. Испугалась страсть, – объяснил Викентий.

– Чуть дом не спалили, – прошептал отец Никодим, – кричат, где боярская дочь! Ругаются!..

– Атаману сказать надоть!

– Он и выручил!

– А завтра сходи, отец, все‑таки, – посоветовал Викентий, – пусть строжить, что ли, закажет! А то не ровен час.

– Ну, ну, он и то им страха нагнал!..

Наутро Наташа проснулась без следов ночных волнений, но память вдруг возвратилась к ней.

Все до мельчайшей подробности восстановилось в ее уме: и внезапное пробуждение, и испуг; метанье ее по горницам и сцены на дворе, страшные сцены: казнь воеводы, мучительная смерть отца и брата и наконец Василий и его разбойничье лицо… Здесь она уже ничего не помнила.

Здоровье ее поправлялось. Она уже поднялась с постели, бледная, слабая; два дня спустя она уже сошла вниз к общей трапезе.

Отец Никодим радостно благословил ее. Попадья не знала куда и усадить ее и всю обложила подушками. Горбун Викентий радостно потирал руки и говорил:

– Ну, смотри, боярышня, какое мне спасибо твой жених атаман скажет!

Сказал и тотчас от смущенья закашлялся. Наташа подняла на него глаза.

– Какой атаман, Викеша? Какой жених?

– Так, милая, пустое! – ответил ей отец Никодим. – Кушай благословясь!

– Нет, батюшка, не могу! – сказала Наташа. – Все время я допрашивала, как сюда попала, и теперь знать хочу!

– Ну, ну! – ответил отец Никодим. – Ладно, голубка моя, по – твоему будет. Только ты поначалу покушай малость. Гляди, попадья тебе курицу сготовила. Покушай да отдохни, а там ввечеру мы и побеседуем по ладу.

– Слушайся его, доченька, – наскоро сказала попадья, – он дельно бает.

– Все скажем, як Бога кохам! – побожился Викентий.

Наташа тихо кивнула головою и, перекрестясь, взяла ложку.

Мирно прошла первая трапеза, потом пошли опочить все и долго спали. Не спала только Наташа, томясь неизвестностью и с ужасом догадываясь о правде. Наконец пришел и желанный вечер.