Юрий Петкевич - Бессонница

- Ты хорошо выглядишь, - не глядя на Фросю, выдал ей комплимент.

- Просто я выспалась, - объяснила. - Проходи, - говорит, - а я немножко полежу, досплю; не могу быстро встать - будет голова кружится.

И она легла обратно в постель, накрылась одеялом, и веки ее сомкнулись. Я присел рядом. На столе лежала газета, я развернул ее и стал читать, но читать не смог. Вскоре Фрося открыла глаза; если бы она не открыла, я бы тихонечко поднялся и ушел, и все сложилось, может быть, иначе, но вижу: она просыпается, и я решил ее не подгонять. Рядом с газетой лежала ручка, я взял ее и начал обводить заголовки статей, просто черкать что-то, рисовать на фотографиях женщинам усы. Тут зазвонил телефон. Фрося нехотя поднялась и прошла в другую комнату, подняла трубку, ничего не спрашивала, а отвечала немногословно:

- Да, нет, да, нет, нет, да...

Потом направилась в ванную - слышу, как умывается; наконец вернулась в комнату - я бросил газету и поднялся:

- Извини, у меня нет сегодня времени.

Она как-то странно молчала, при этом на лице - никакого выражения. Я посмотрел на часы и еще присел, решил еще побыть с ней, совсем немножко, а она достала из тумбочки помаду, коробочку с тенями, осторожно - кисточкой по ресницам, затем будто вспомнила обо мне, подошла, взяла карандаш из моей руки и на полях газеты стала писать, написала: 17 июля умерла мама. Положила карандаш на газету и назад - к зеркалу, взяла помаду и провела ею по губам, и все же вздрогнула, когда опять по межгороду затрезвонил телефон.

Продолжаю рисовать женщинам усы и слышу снова:

- Да, нет, да, нет, нет, да...

На этот раз Фрося сразу же после разговора объявила:

- Она забыла сказать, что ее мама умерла 16 июля.

- Кто - она?

- Она.

- Твоя родственница?

- Нет, - покачала головой. - Чужой человек.

- А почему? - удивляюсь, - родные не сообщили тебе, ведь прошло уже два с половиной месяца, и если бы не чужой человек...

- Она еще сказала, что папа хочет приехать ко мне.

- Иди позвони ему, - говорю, - сейчас же.

- Там нет телефона, - разводит руками.

- Дай телеграмму, - говорю. - Напиши письмо хотя бы.

- Может, ты напишешь?

- Хорошо, я напишу, - соглашаюсь. - Только не сейчас.

- И ты такой же, как остальные, - говорит.

- Меня просто ожидают, - оправдываюсь.

- Кто? - насмешливо спрашивает.

- Она болела? - спрашиваю про ее маму. - Как она умерла?

- Нет, она совсем не болела. Она просто подошла к окну, посмотрела в него, упала и умерла. Что это ты рисуешь? - спрашивает. - Нарисовал?..

- Где?

- На газете.

- Это? - сам себе удивляюсь. - Вот труба, а это дым из трубы.

- На полгазеты, - говорит.

- Ну и что?

- Рисуешь, как маленький ребенок, - усмехается. - Дым колечками.

Решительно поднимаюсь и объявляю, что мне надо идти.

- И я с тобой, - говорит. - Я уже готова. Почти готова. Только еще на щеках румянец положить.

- Куда со мной?

- Куда угодно, - говорит. - Мне безразлично.

- А мне не безразлично.

- Я тебя не узнаю, - протянула.

- Скоро я вернусь, - обещаю. - Подожди.

- Я тебя ждала всю жизнь, - заявляет. - И я уже не могу больше ждать.

- Меня ожидает женщина, - говорю. - Если ты хочешь знать...

- Не хочу, - говорит. И добавила: - Я не верю, что тебя может ожидать женщина.

- Почему? - удивляюсь.

Она не отвечает.

- Я прошу тебя, - говорю. - Послушай меня. В моем отношении к тебе ничего не изменилось и не может перемениться, однако ты можешь помешать моему счастью, - объясняю. - Давай не будем ругаться. Останься, - говорю. А я потом ей расскажу о тебе. Это же длинная история. И так сразу нельзя. Послушай меня хоть на этот раз.

Надела белый плащ и на ноги белые туфельки.

- Как? - спрашивает. - Идет?

- Ладно, - говорю. - Пошли. Только скорее.

Закрыла квартиру. Выходим из подъезда. Но ее нет. Я туда, сюда - нигде нет. Не знаю, что подумать.

Фрося показывает:

- Смотри, какое небо.

А я смотрю в землю.

- Подыми голову, - говорит.

- Отстань, - прошу.

- Нет, посмотри, - настаивает.

Посмотрел.

- Ну и что? - спрашиваю.

- Ты не переживай, - продолжает. - Небритый, - погладила по щеке. - Ни одна женщина. Ни одна...

- Нет, - говорю.

- Поверь мне, - говорит. - Только я.

Иду, с каждым шагом быстрее. Она за мной побежала, стучит каблучками. Я повернулся.

- Может, все-таки ты осталась бы дома, - говорю.

- Какой ты жестокосердный, - говорит. - Теперь, когда я получила известие, со мной так обращаешься...

Иду очень быстро и уже не слышу каблучков за собой. На остановке обошел всех ожидающих и каждому - даже мужчинам - посмотрел в лицо. Не могу стоять, тогда отправился пешком. Прошел две остановки, и - когда шагал у другой догоняет автобус, из него выходит Фрося.

- Ну что? - спрашивает.

Я пожал плечами.

- Ты думаешь, она у тебя дома, - говорит. - Чего ей там делать?

Подхожу к подъезду.

- Я подожду тебя здесь, - говорит.

Поднимаюсь по ступенькам. Навстречу сосед с третьего этажа.

- Нашей соседке с четвертого, - докладывает, - муж поставил "бланш".

- Что это такое? - спрашиваю.

- Показать?

- Не надо, - говорю. - Вроде он не пил вчера.

- Она пила, - ухмыляется.

С замиранием поднимаюсь на лестничную площадку. Впрочем, ключа у нее нет. Зачем ей стоять под дверью? Может, оставила записку? Никакой записки. Зачем я пришел сюда, не знаю. Что делать? Ну, не поворачивать же так сразу назад. Вынул из кармана ключ, открыл дверь и вошел в квартиру. Постель так и осталась не прибрана, на трельяже она забыла заколку для волос, потом я обнаружил на полу бланк телеграммы. Я поднял ее, на ней отпечатан узкий след туфельки.

Вернулись, когда стемнело.

- Душно, - сказала Фрося, - не хватает воздуха, - и одно за другим распахнула все окна в квартире.

- Что ты делаешь? - изумляюсь. - Сейчас налетят комары, хотя бы следует выключить электричество.

- Пускай летят, - говорит. - А то умру - в этой квартире не хватает воздуха.

Нажал на выключатель; тут же она включила:

- На том свете будет темно, а пока на этом...

- Делай, что хочешь, - говорю.

Звонят в квартиру.

- Открой, - просит. - Я переодеваюсь.

Открываю.

- Я - как мог - вытер, - шамкает беззубым ртом старик. - Снял с себя рубашку и вытер. Но все равно течет. А если я крепко засну? - приподымает большие мохнатые брови. Весь сам маленький, по пояс мне, и - детские ножки в выцветших дырявых штанах "трико", еще маленькие небесной голубизны глаза, как у ребенка, а вот брови разрослись на пол лица. - Я плохо слышу, поэтому не буду закрывать на ночь дверь; если потечет - вы сможете подняться и разбудить меня, а я не спать не могу. Я тоже, - говорит, - человек. И так, - говорит, - сколько раз приходилось вскакивать посреди ночи. Спишь, как на иголочках!

- Что такое? - спрашивает Фрося, когда я закрыл дверь.

- Сосед сверху.

- Понятно, - усмехается она, стучит окном и задергивает штору.Действительно, - говорит, - налетели.