Игорь Плотник - Книга счастья, Новый русский водевиль

-- Был.

-- И все видел?

-- Все видел.

-- Мама дорогая. Никому не говори. О чем я? Да. Что же ты, Епифан, за две недели распятие не стащил?

-- Э-эх, язычник. Все, я так больше не могу!

-- А как ты можешь? Давай сделаем так: если ты при всем честном народе отвесишь пинка патриарху всея Руси и твой подвиг зафиксирует пресса, я, так и быть, подарю тебе крест, а в нагрузку личный баян Вани Охлобыстина с автографом Муслима Магомаева.

-- Не гневи Бога, насекомое. Говорят тебе, что я не могу. Попросту не умею. Стоял бы я сейчас перед вами. Да я бы давно в Монте-Карло свалил.

-- Тогда покончим с этим. Даю тебе минуту для заключительного слова.

Епифану хватило шести секунд.

-- В общем, так, -- сказал он, -- распятие никуда не поедет. Пределы квартиры оно покинет только через мой труп.

-- Это без вопросов, -- пообещал Фридман.

-- Отдай распятие, скотина! Христом Богом заклинаю. Ты же культурный человек.

-- Да разве ты христианин? Ты вроде дзен-буддист был. Что, Епифан, первый блин комом? В дзен-буддизме художественное оформление не то?

-- А что тут такого. Я впечатлительный азиатский исследователь. Я был в поиске.

-- А теперь, стало быть, нашел. Ты, дурачина, при какой церкви состоишь?

-- Я адепт Святой Церкви Воскресения Христова?

-- Что-то я про такую не слыхал.

-- Услышишь еще, -- недобро пообещал Епифан., -- какие твои годы. Передумал?

-- Не дождешься.

-- Одумайся, Фридман, ты деньги рано или поздно спустишь на блядей, а распятие -- наше с тобой культурное наследие, -- завел Епифан старую шарманку. -- Предание старины, достояние республики и все такое прочее. Подумай о душе, в конце концов.

-- Предание, говоришь, достояние, культурное наследие? Здесь ты прав, прав. Ты это верно подметил. Взял и процитировал меня самого. Предание, "Слово о полку Игореве", трали-вали. Предание -- фольклор, суеверие...

-- Суеверие?! -- взметнулся Епифан. -- Может, ты и в Бога не веришь?!

-- Я могу поверить во что угодно, дайте мне доказательства.

-- Доказательства?! Пожалуйста! Сколько угодно! Кто сотворил землю? Кто заставляет небесные тела обращаться вокруг нее? А кто, если не Бог, насылает на людей дизентерию, а на неверных жен порчу? И потом, почему одни люди родились швейцарскими банкирами, а другие советскими евреями?

-- Кто выпустил этого дебила из клетки? -- произнес Максимовский тихо свирепея. -- Дайте ему кто-нибудь кокаина, пусть он замолчит.

-- Да вы его не бойтесь, он поп-то не настоящий, -- успокоил Фридман, -- только видимость одна. Бога нет, Епифан, материя первична, смирись с этим и живи. А распятие -- вполне осязаемый объект, за который дают хорошую цену. Круговорот в природе. Хватит болтать. Сегодня же оно отправится с послом в эту... как ее... не важно, я получу комиссионные и мы поставим в этом деле точку. И это хорошо!

-- Ну и черт с вами, -- подвел итог окончательно сквашенный Епифан, исчезая под кроватью. -- Вы меня не знаете, но вы меня еще узнаете!

-- Максимовский, не спускай с него глаз. -- Бормоча, Фридман, перевернулся на бок и тоскливо взглянул на меня. -- Почему молчит интеллигенция?

Вместо ответа я спросил:

-- Разве Фаберже распятия делал?

-- Мудила, конечно же делал.

-- А что этот юродивый здесь наплел про седую старину?

-- Вы его не слушайте, он малость не в себе. -- Фридман встал на кровати в полный рост, словно Нерон, в поэтическом экстазе воздел вверх ладонь с растопыренными пальцами, и красный свет китайского фонаря осветил его скомканное лицо. -- Балаган окончен! Максимовский, прошу тебя: папе ни слова о Марине! Держи язык за зубами. Не надо расстраивать родителя, иначе он тебя грохнет. Прямо в присутствии посла. Вижу эту картину: международный скандал, суд, Сибирь. Я в Сибирь не поеду, мне деньги нужны. Надо всем платить: водителю, убирашке*, массажисту. Запомнил? Ты ведь не хочешь, чтобы на нас с тобой обиделся посол Молдавии и началась война?

* Очевидно, домработнице.

-- Нет, не хочу.

-- Смотри, не подведи. А еще лучше -- убирайся отсюда. Убирайтесь оба. И ты, инквизитор, тоже. Возвращайся к себе и молись за нас богу. Послезавтра конец света, а ты суетишься тут. Не ровен час, стукнешь ночью по башке в припадке патриотизма.

-- А что конкретно ему знать не следует, -- уточнил Максимовский, -что его дочь беременна, или что мы с ней расстались?

-- Думаю, и то, и другое.

ДЕТИ КАСТАНЕДЫ

Так повелось, что все мои друзья сидят на наркотиках. Одни часто и помногу пьют, другие курят траву, кто-то даже ширяется. Но, бог мой, все они дилетанты! Все они только бродят по берегам Великого Моря Наслаждений, предпочитая риску и романтике теплое место на пляже. Иван Аркадиевич Фридман плавает в этом море давно и знает там каждое течение.

Сначала отхлебнуть водки, затем всосать кокаин через нос, поднеся мельхиоровую ложку по очереди к каждому его отверстию, еще одну ложку закинуть в рот, следом за этим маленькими глотками выпить еще полстакана водки, сушеную какашку под язык и...

Полный вперед! Поверьте, я знаю, о чем говорю.

Мы с Максимовским повторили всю процедуру со скрупулезной точностью.

Со стены слева от меня мягко бухнули часы. Про себя я отметил, что один удар означает половину какого-то часа. Какого именно, мне сделалось безразлично.

Состояние умиротворения легло на меня, словно теплое шерстяное одеяло. Ничто и никто не смогли бы сейчас привести меня в смятение, даже восставший из могилы Адольф Гитлер, сидящий в чем мать родила, верхом на белом боевом слоне с израильским флагом вместо попоны и бьющий в большой тантрический бубен.

Мне захотелось детально обмозговать все события сегодняшнего утра, все, что я видел и слышал, начиная с самого пробуждения. Но общей картины как-то не получалось.

Мысли прыгали в моей голове хаотично, словно шары в лототроне. Они то сталкивались между собой, то разлетались в стороны, образуя в результате своего взаимодействия причудливые видения и мозаики. Разлетаясь, они ударялись о внутреннюю поверхность сферы, которая, очевидно, была моей головой и единственным препятствием на их пути к свободе. Страшно представить, что могло случиться, если бы этого препятствия не было. Невероятно, но моя собственная голова спасала меня от распада личности! Слава моей голове!

Последнее, что донеслось до меня извне -- это приглушенный голос Максимовского, который "По улице ходила большая крокодила" пытается положить на музыку "Боже, царя храни".

Хлоп!

Шар No1

...Сегодня я проснулся ни свет ни заря с куском яблока во рту и смутным ощущением беды. Еще накануне вечером, когда мы на бровях расползались от Фридмана, Максимовский сказал:

-- Чую, быть беде.

Я ответил:

-- Железяка.

И упал.

-- Штормит? -- Максимовский поднял меня и отряхнул от снега. -- Поедем ко мне спать.