Александр Покровский - Расстрелять

Моторист Миша, большой оригинал, невольный свидетель того, как зам смотрит вниз, присел на корточки и с удовольствием уставился в раскоряченные над люком, стоящие на коленях два военно-морских копыта, соединенные одной огромной тяжелой перемычкой.

На флоте принято пугать друг друга. Напугал - полдела сделал.

Оригинал Миша улыбнулся: он знал, что ему делать. Он пододвинулся поближе, мечтательно закатил глаза и, осторож-ненько просунув руку, схватился там и дернул вниз тот самый мешочек, который у любого мужчины полностью отрастает к шестнадцати годам. Произошел звук - иии-э-х! Смотрящий вниз зам как подпружиненный разогнулся, схватился обеими руками за отрываемый мешочек и, выпучив глаза, как ночной лемур, улетел как захлопнулся - в прорубь люка ведьмой на помеле, хватая воздух открытым ртом.

Внизу он выбил себе зубы и на две недели свернул шею.

Оригинала Мишу вычислили через сутки, И НА. КА. ЗА. ЛИ. ЗА рукоприкладство!

Хыбля!

Зама у нас на тральщике звали Хыбля. За "Хы, бля-товарищи!". Это его любимое выражение. И еще он говорил, оттопырив на правой руке указательный палец и мизинец: "Эта... с партийной прынцыпиальностью!" После 18.00 ни дня он на тральщике не сидел с этой своей "прынцыпиальностью". В 17.30 подходил к нашему командиру, к нашему Коле-Васе и говорил ему: "Ну что, Николай Васильевич, я... эта... пошел?.." - и прямо на трап, а командир провожал его вслед ошалевшим взором. Все годами с корабля берег нюхают, а эта скотина ежедневно при жене!

Но на учении мы его все же достали. Да-а! С помощью ядовитых дымов. На учении с помощью ядовитых дымов создается видимость химического заражения. Уже "химическую тревогу" объявили, уже все попрятались, я в противогазе и в этом презервативе - защитном комплекте - бегаю по кораблю с ядовитой шашкой в руках, не знаю, куда ее сунуть, а зам на корме, без защиты, голышом, анекдоты травит.

Подлетаю я к нему и сую ему шашку между ног. А если ты голышом того дыма глотанешь, то тут же появляется желание взлететь, как стая напильников.

У зама от яда глаза выскочили и повисли, как у рака на стебельках. Он орал и танцевал вокруг нашей корабельной артиллерии танец японских сирот и при этом все пытался у меня выяснить, есть ли на это учение план, утвержденный комбригом, или его нет.

- Да есть у меня план, есть, - говорил я ему, успокойтесь.

Выяснив, что план у меня есть, зам промчался как вихрь, прорвался внутрь корабля и начал по нему носиться в поисках противогаза. Вместо противогаза он нашел спящего по тревоге Пашу-артиллериста и тут же сплясал на нем чечеточку.

Проверяющие

Адмиралов у нас - как собак нерезаных. Есть даже специально натасканные, проверяющие адмиралы. Потомки Нахимовых и Корниловых. Инспектора.

Они проверяют у нас все. Раз в неделю какая-нибудь сволочь приезжает, то есть комиссия, я хотел сказать. Правда, флот к ним привык, как зверь в зоопарке к жующей публике, и волнуются только верхи, но все равно дышать не дают.

- А что, - спросите вы, - нельзя, что ли, капраза для проверки прислать?

Нельзя. У нас на флоте своих капразов навалом, и чужого у нас просто пошлют вдоль забора надписи читать, вот адмиралы и надрываются.

У всех проверяющих адмиралов мозги, от непрерывных проверок, несколько повернуты вокруг своей оси, с наклоном таким мозги, мальца с креном. А вот угадать этот самый угол, так сказать, наклона, с которым они набекрень, тем, кого он проверять собирается, никогда не удается: он каждый раз новый, этот наклон.

Конечно, можно вычислить отдельные эпизоды, фрагменты, если он ездит ежедневно, но полностью, так чтоб до конца вся картина, а потом спать спокойно, - вот это не получается.

Один, например, любит остановить машину, отловить офицера и проверить у него, не вынимая себя из машины, знание статей 82, 83 дисциплинарного устава. На всхожесть. Вот доложите, что изложено в статьях 82, 83 дисциплинарного устава.

Военнослужащего наблюдать интересно и полезно, а офицера тем более. Народ вокруг бродит, а офицер тужится, как будто угорь на лбу давит усилием воли. И все это с таким перекосом внешности. "82, 83?" - "Да". Ну заклинило. Ну просто затмение какое-то. Ну, хоть убей. Вот сейчас только помнил. Только что и оторвалось. Начисто. А ведь читал же недавно. И именно эти вот статьи - 82, 83.

Пот течет, жалкие потуги. Офицер, кстати, охотно потеет. Сердце у него бьется охотно, у офицера: прикажешь - забьется, прикажешь - не будет. У настоящего офицера.

А адмирал смотрит на него из машины и ждет. У этого адмирала была только одна положительная

эмоция - красная рыба, остальные были задушены в зачаточном состоянии.

Следующего проверяющего, из того же третичного периода, того, как приедет, сразу же вези на свалку. Приедет он на свалку и скажет:

- Да у вас же здесь залежи! - все, можно увозить и предъявлять к оплате.

Слушали его, конечно, с трепетом, но никто так и не узнал: чего же у нас залежи. Эту тайну он унес в могилу.

Был еще один адмирал, такой же старый козел, головенка трясется, а все еще служит, бедненький.

Он любил слово "бардак". "Бардак, - говорил он, - у вас". И ничего, кроме бардака, ему на флоте обнаружить не удалось.

А был такой адмирал, который любил болты. Это был ежегодный проверяющий. Ему специально болт из нержавейки вытачивали, никелировали, на подставку вертикально - и сверху колпак из оргстекла.

Но каждый год болт должен был быть на несколько миллиметров длиннее и толще. Где-то на плавзаводе даже валялись чертежи этого чудовища. Вытачивали народные умельцы, "малахитовые шкатулки", а начальство подносило, слюнявя рукава.

Отслуживший болт он дарил окружающим. Позвонит, бывало, кому-нибудь из окружающих и спросит:

- Слушай, у тебя болт есть? Да нет, не такой. Сувенирный. На стол поставишь. - И дарил. У него все были оболчены.

Но самый оригинальный адмирал, с самым большим комприветом, был тот, что нас в училище проверял. Маленький, седенький, толстенький, с белесыми ресницами, по кличке "Свинья грязь найдет".

Вот войдет он в роту, за ним - свита, дежурный, отупевший от ответственности, к нему на полусогнутых: "Товарищ адмирал..." - с рапортом, доложит, а он выслушает рапорт, наклонится к дежурному, шепотом скажет: "Свинья грязь найдет" и отправится в гальюн.

Все, конечно, что его туда потянет, знали и готовились, но всегда забывали там что-нибудь, а он лез - всегда - в разные места и находил. Ну разве уследишь?

Однажды двинулся он решительно в гальюн, а свита за ним, торопливо друг друга огибая, а он - прямо в кабину. Те за ним сунулись, но он дверь закрыл. Молчание. Стоят все, смотрят на дверь, ждут.

Вдруг, из-под двери, раздается сдавленное: "Тяните". Никто ничего не понимает, но на всякий случай все шеи вытянули, как индюки, наблюдают. Опять сдавленное: "Ну тяните же!" Тут кто-то прорывается - самый подающий надежды, рвет на себя дверь кабины: шпингалет вырывается, дверь открывается и... перед свитой появляется на, пардон, дучке, пардон, адмирал, без, пардон, штатов. Орлом кочевряжится. И говорит адмирал умно: "Видите?" - те аж наклонились изо всех сил: "Где, где?" - аж вылезли все, а кому места не хватило, тот все на цыпочки, на цыпочки - и тянется, чтоб заглянуть.