Александр Покровский - Расстрелять

- Товарищи офицеры! Звук встающих стульев.

Свинья!

Утро. Сейчас наш командир начнет делить те яйца, которые мы снесли за ночь.

Вчера было увольнение. Отличился Попов. За ним пьяный дебош и бегство от дежурного по училищу по кустам шиповника.

- Разрешите войти? Курсант Попов... Во рту лошади ночевали, в глазах - слизь, рожа опухла так, будто ею молотили по ступенькам. Безнадежно болен. Это не замаскировать.

Попов волнуется, то есть находится в том состоянии, которое курсанты называют "не наложить бы". Он виноват, виноват, осознал...

- Попов!!!

- И-я-я!

- Вы пили?

Вопрос кажется Попову до того нелепым - по роже же видно, - что он хихикает, кашляет и говорит неожиданно: "Не пил".

От этого дикого ответа он еще раз хихикает и замолкает, с беспокойством ожидая.

- Нехорошо, Попов!

И тут вместо мата, вместо обычного "к херам из списков" Попов выслушивает повесть о том, что вредно пить, как потом приходишь домой и жена не разговаривает, дети шарахаются и вообще, вообще...

Командир внезапно вдохновляется и, заломив руки своему воображению, говорит долго, ярко, красочно, сочно. Картины, истинные картины встают перед Поповым. Он смотрит удивленно, а затем и влюбленно.

Души. Души командира и подчиненного взлетают и парят, парят... воедино... И звучат, звучат... вместе...

Они готовы слиться - сливаются. Как два желтка. Оба растроганы.

- Попов... Попов... - звучит командир. Слезы... Они готовы пролиться (и затечь в яловые ботинки). Проливаются...

- Попов... Попов... Горло... его перехватывает. Да. Кончилось. Необычно, непривычно. Мда. Попов чувствует себя обновленным. Ему как-то хорошо. Пьянит как-то. Ему даже кажется, что за пережитое, за ожидание он достоин поощрения, награды.

- А в увольнение можно? - повернулся язык у Попова, к удивлению самого Попова.

- Можно, - вдруг кивает командир, - скажите старшине. Все удивляются. Попов не чувствует под собой ног. А ночью дебош, и дежурный по училищу, и кусты...

Строй замер. Строй щурится. По нему бродит солнце, закатав штаны, как сказал бы настоящий поэт.

Командир, покрытый злыми оспинами, проходит вдоль. На траверсе Попова он останавливается и буравит его двумя кинжалами.

Попов смотрит перед собой: подбородок высоко и прямо, плечи развернуты, грудь приподнята, живот подобран, тело напряжено и слегка вперед. Пятки вместе - носки врозь. Чуть-чуть приподняться на носки... замереть!

- Попов!

Истошно, по уставу:

- И-я-я!!!

- Вы свинья-я- я!!! Занавес.

Из-под занавеса сдавленное:

- Сученыш-ш-ш!!!

Чайник

При уходе и переводе с флота принято воровать чтонибудь на память: какой-нибудь кусочек сувенирного краеугольного кирпича могучего исполина, именуемого - "флот", кусочек чудовища...

Командир Криволапов - а такие еще встречаются среди командиров - готовился к переводу со своего ракетного подводного крейсера, то есть: лихорадочно воровал.

Он уже украл себе домой: холодильник "Морозко" с отвалившейся дверцей, лучшее украшение радиосвалки проигрыватель "Аккорд", бухточку провода и простынь дерматинового покрытия, которым в доме всегда найдется что покрыть.

Он утащил с корабля, потея от восторга, банки с воблой, компоты, сухофрукты, доски, шкафчики, нержавеющие трубы и наших дырявых тапочек двадцать пар.

Детские бульканья с пузырями вызывало в нем желание подчиненных помочь ему в этом ночном грабеже.

- Стой! - говорил он командиру боевой части, встречая его недалеко от лодки на снегу.

- Что-то я хотел тебе поручить, что-то хотел... какое-то задание... - мучился он.

- У меня уже есть задание, - старался командир БЧ, списываю прибор...

- При чем здесь прибор? - досадливо махал рукой командир, как Диоген, которому мешали изобретать формулу счастья.

- Да, - вспоминал он наконец, - отправляйся сейчас на корабль и оторви мне там две железные полоски. Вот такие!

- Угольники? - участвовал командир БЧ в командирских исканиях.

- И угольники тоже, а это - вот такие! - и в воздухе рисовался чертеж очередной жертвы клептомании.

Прости, природа: когда ты создавала некоторых капитанов первого ранга, командиров лодок, ты вложила в них столько почек, что, распустись они все, - и можно было бы легко заблудиться в листве командирской души.

Пока мы отвлеклись, он увидел чайник. Тот стоял на палубе дебаркадера, перед дверью: крупный, никелированный, великолепный экземпляр. Гордость племени чайников: носик, крышка, зеркальные бока, гнездо под розетку - три литра внутрь, и можно ставить хоть на олимпийский огонь.

- Так! - сказал командир Криволапов, чувствуя желание немедленно обнять зазевавшийся чайник.

- Эй, кто там?! - крикнул он, обернувшись. На этот зов откуда-то вылез матрос.

- Так, - сказал командир Криволапов, - возьмешь его - и ко мне в каюту!

Матрос подхватил беспризорника, а командир помчался дальше, навстречу восходящим лучам восходящей военной славы.

- Стой! - раздалось из потустороннего мира. - Куда!

Грязно-серая дверь дебаркадера открылась, и оттуда вылез грязно-серый работяга. Мать природа одела его в ватник, сапоги и кроличью шапку и, прежде чем пихнуть его в спину, подарила ему вечную щетину, мешки под глаза и жажду.

- Куда, говорю! - схватил он проходящий мимо чайник.

- Товарищ командир! - заверещал матрос. - Я, как вы сказали, так и сделал! Товарищ командир!

Командир Криволапов медленно повернулся спиной к серебристым лучам восходящей военной славы; на лбу его обозначились ребра жесткости, и лицо начало отчаянно принимать командирское решение.

- Ах, енто ты, значить? - прогундосил работяга... Опустим занавес над этой душераздирающей картиной; занавес темный, с кистями, как цыганская шаль. Пусть наступит ночь и все затопит. Не будем рассказывать, как работяга, держа одной рукой чайник, а другой - командира за пуговицу, докладывал ему, в идиоматических выражениях, одну библейскую притчу.

Работяга был огромный-огромный, а командир такой маленький, мокренький, в шапке с ручкой... За что, природа?

Как становятся идиотами

Шла у нас приемопередача. Не понимаете? Ну, передавали нам корабль: лодку мы принимали от экипажа Долгушина. Передача была срочная: мы на этой лодке через неделю в автономку должны были идти.

И вот, чтоб мы быстренько, без выгибонов приняли корабль, посадили нас - оба экипажа - на борт и отощали лодку подальше; встали там па якорь и начали приемопередачу.

Поскольку всем хотелось домой, то приняли мы ее - как и намечалось, без кривлянья; часа за четыре.

Командир наш очень торопился в базу, чтоб к "ночному колпаку" успеть. "Ночной колпак" - это литровый поток на ночь: командир у нас пил только в базе.

Тронулись мы в базу, а нас не пускают - не дает "таможня" "добро".

В 18 часов добро не дали, и в 20 - не дали, и в 21 - - не дали: буксиров нет.