Александр Попов - Мама Белла

Наконец, все уложено, связано, подогнано. Воспитанники с шефами-милиционерами унесли рюкзаки в кладовую до утра.

-- Не холодно ли будет в такое-то время в тайге? -- спрашиваю у Беллы Степановны.

Она словно бы вздрогнула от моего вопроса, поправила вечно сползающие очки, но тут же вся замерла и весьма внимательно посмотрела на меня. И я с досадой чувствую, что краснею: "Экий изнеженный: мороза, бедненький, боится", -- скользом подхватываю в ее взгляде.

-- Так ведь спальники и палатки берем, -- все всматривается в меня, как в непонятное для себя существо. -- А наши свитера видели? Отличные. Ничего, пусть ребятишки закаляются.

-- В какие края направляетесь?

-- Будем исследовать Кругобайкальскую дорогу. Два года изучали ее историю, а теперь пойдем взглянем на историю вживе.

На том мы с ней тогда и разошлись. А примерно месяца через полтора гляжу, ее воспитанники снова укладывают рюкзаки.

-- Куда же на этот раз? -- спросил у Беллы Степановны.

-- В Тофаларию. Двухнедельный поход на оленях. Вы представляете, как это здорово? Моя ребятня обалдевает.

Точно! Вижу: жух, жух -- туда-сюда носятся воспитанники, получая продукты и скарб со складов. Командир, отмечаю, уже другой, девочка. И в повадках -- словно бы родная дочь Беллы Степановны: так же резко вскидывается всем телом и требует к себе кого-нибудь, так же рубит фразы, такая же худенькая, маленькая, бегучая -- слепок с Беллы Степановны, только курносенький, смешной, наивный. Я замечал, они все хотят походить на нее, свою "маму Беллу", как тайком зовут.

-- Что-то у вас часто меняются командиры, -- спрашиваю у Беллы Степановны. -- Каждый месяц -- новый.

-- Да! -- гордо -- но у нее славно получается: не задиристо и не обидно -- заявляет она. -- У нас так заведено. Каждый должен попробовать себя и в начальниках, и в подчиненных. И бригадиры меняются постоянно.

Чуть меньше месяца минуло, смотрю, а ее ребята снова укладывают рюкзаки, испытывают надувные лодки.

-- Куда же вы на этот раз?

-- По Иркуту будем сплавляться. О-о, там, я вам скажу, места-а-а: закачаешься! -- Так, по-молодежному, иногда выражается Белла Степановна.

Вообще мне кажется, она не умела быть не молодой. Случается такое с редкими людьми: пребывали они когда-то молодыми, да так и задержались в этом благодатном возрасте. Им говорят, что пора вспомнить себя. А они несутся в своих делах, ветер словно бы свищет в ушах -- и они не слышат, что там им говорят.

-- Очень часто вы в походах, -- как-то сказал Белле Степановне.

-- А я вообще только в походах и жила бы с детьми! -- со своей обычной озорной горделивостью заявила она, но сморщила губы: -- В этих стенах ску-у-учно воспитывать. А там, в тайге... ах, что рассуждать. Надо вас тащить в лес -- там все поймете. Так хочется, -- неожиданно перестроилась она на серьезную ноту, -- чтобы каждую минуту в их жизни было что-то красивое, необычайное. Ведь сердца у детей -- сплошные раны. А что они успели пожить?! Надо залечивать рубцы. Лучшее лекарство -- красота.

Мне не довелось побывать с ней и ее детьми в походах, увидеть, как они "вживе" изучают историю, как врачует она души, но я видел ее воспитанников после походов, -- до того они отличались от остальных интернатских детей! Тех чаще видишь сосредоточенно-угрюмоватыми, редко улыбающимися, все болеющими до сероватой бледности на лицах какими-то своими нелегкими думами. Печальными маленькими стариками и старушками они воображались мне. А ребятня мамы Беллы -- бодрый бесенятский дух так и крутит в них, брызжет во все стороны, как фонтан. Разговоров о походе с товарищами из других классов столько, что ни одна толстая энциклопедия не уместит. И обсосут косточки каждого мало-мальски интересного происшествия, и навыдумывают с гору. Если слышите, что какая-то группа восьмиклассников заливается смехом, -- дети мамы Беллы. Если видите возню в коридоре -- тоже они. Если встречаете румяное детское лицо -- и оно чаще всего оттуда же.

Позже я узнал: как турист Белла Степановна в интернате обособленно-одинока. Что-то не тянет других воспитателей в комариные таежные дебри, на горные тропы и речные стремнины. Если выводят детей в поход, то раз-два лет в пять-семь, куда-нибудь в лесок, который находится сразу за городом. Сердятся они на свою "звезду незаходящую": как, видимо, безмолвный она для них укор. Можно ли за это винить женщин? Мне кажется, что нельзя: все же не каждому суждено быть "звездой незаходящей". А вот сердиться не надо бы!

Как-то прибыла Белла Степановна с воспитанниками из какого-то похода. Вваливается заснеженная, краснощекая ватага в фойе. А на вахте разговаривают три-четыре воспитательницы. Белла Степановна -- к ним:

-- Здравствуйте, девочки! А вот и мы нарисовались!

Но воспитательницы -- короткое, прижатое "здравствуйте", не улыбнулись, не спросили, как и что, -- а как в таких случаях не полюбопытствовать? Повертели с особенной озабоченностью головами, словно бы искали своих воспитанников, и скоренько разошлись. Белла Степановна зорким прищуром посмотрела вслед, как на меня когда-то, однако тяжел был этот взгляд. Хотела было идти к детям, но я подошел:

-- Что ж они так?

-- А ну их! -- хлопнула она себя по ноге, как сгоняют насекомое, и пошла к детям. Я понял, что ее жизнь в коллективе не сладкая и, видимо, полна драм.

Белла Степановна неожиданно вернулась:

-- Не хотите со своими детьми и с нами встретить Новый года в лесу? Это будет бесподобно! -- уже улыбалась она.

-- В лесу?!

-- Да-а-а! Вывезем ребятню и тако-о-о-ое там отбацаем.

Вот там я и увидел, что означает воспитывать красотой, чем-то необычайным, и как эту красоту и необычайное творить и дарить. К сожалению, мы отправились не в поход, а всего лишь автобусом вполне комфортабельно выехали на один день, точнее, ночь, на загородную турбазу.

Тронулись в путь вечером, часов в девять. Дети Беллы Степановны распевали, а она, подпевая, дирижировала. Мои воспитанники помалкивали, только две девочки нашептывали мотив в ладошку. Непривычно им было вот так запросто петь.

Белла Степановна неожиданно вскрикнула:

-- Стойте, стойте, товарищ шофер! Едем назад.

-- Что такое!? -- затормозив, привскочил шофер.

-- Оставим в интернате всех, кто не поет: нам такие некомпанейские фуры-муры не нужны. -- А сама подмигивает мне и шоферу. -- Все-все, едем назад!

Мои воспитанники повскакивали с мест и -- гурьбой к Белле Степановне. А ее дети тайком посмеивались.

-- Мы будем, будем петь! -- вперебой чуть не голосили мои.

-- Ладно, поехали. Посмотрим.

И какой расцвел у нас чудесный хор! Мои воспитанники еще только что были деревянными, угрюмыми -- стали улыбаться, подмигивать.

На турбазе было два зальца. Договорились, что до двенадцати ночи один украсят мои, а другой -- парни Беллы Степановны. Девочки тем временем пекли на кухне конкурсные пироги и накрывали праздничные столы. Мы надули три-четыре шара, кое-чем и кое-как принарядили маленькую елочку и решили: зачем особо стараться, все равно поутру отсюда уедем. Жюри мельком глянуло на наше художество, кто-то многозначительно хмыкнул, и пошли мы все в другой зальчик. Первые трое парней зашли, и слышим: