Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)

С ней подружка ее. Пальто такое же. А может, одно пальто на двоих у них было, просто так быстро переодевали, не уследишь.

Смотрит на меня с явной ненавистью. Как-то иначе она, видимо, меня представляла. А подружка молча тянет ее за рукав в сторону.

- Ты что? - говорю. - Я же тебе одной свидание назначил.

- Без Люськи, - злобно так говорит, - никуда! Мне она дороже тебя!

Рот так захлопнула, глаза сощурила - и все!

- Ну что ж, - говорю, - может быть, в столовую какую-то сходим?

- Да ты что? - говорит. - За кого ты нас принимаешь?

- А что такого? В столовую, не куда-нибудь!

Пришли, сели. И все. Про меня забыли. Словно десять лет со своей подружкой не виделась, хотя на самом деле, наверно, наоборот - десять лет не расставались.

- ... А Сергеева видела?

- Сергеева? Ой, Люська! Пришел, весь в прикиде - ну, ты ж понимаешь!

Моя-то фамилия не Сергеев! Может, потом они и меня будут обсуждать, но пока моя очередь не наступила.

Вижу вдруг - из сумки у нее кончик ломика торчит, изогнутый.

- А ломик зачем? - спрашиваю.

Посмотрела на меня - с удивлением, что я еще здесь.

- А чтобы жахнуть, - говорит, - если кто-нибудь плохо будет себя вести.

- Слушай, - говорю. - Сделай милость, жахни меня, да я пойду.

3. Они

- В общем, - он говорил, - когда я тебя увидал, я уже в жутком состоянии был! В жутком!

- И я тоже, что интересно, - улыбаясь, отвечала она.

- Да? А выглядела прекрасно.

- А может, мне ничего и не оставалось, кроме как прекрасно выглядеть!

- Сначала, когда я тебя увидал, меня только боль пронзила. Надо же, подумал, какие есть прекрасные девушки, а мне все время попадаются какие-то жутков-чихи! Потом, гляжу, ты все не выходишь и не выходишь...

- А я только тебя увидела, сразу подумала: надо брать! - Она засмеялась.

- Серьезно, - говорил он. - По гроб жизни буду себе благодарен, что решился тогда, с духом собрался. Батон, который все грыз на нервной почве, протягиваю: "Хотите?" И вдруг эта девушка, чудо элегантности и красоты, улыбается, говорит: "Хочу" - и кусает.

- А как я бежала сегодня, опаздывала! Ну, все, думаю, накрылся мужик!

Они сидели за столом в гулком зале. Она - немного склонившись вперед, держа сигарету в пальцах точно вертикально. Замедляла дым во рту, потом начинала его выпускать.

Они спустились по мраморным ступенькам, пошли к такси.

У самой машины она задержалась, перегнувшись, быстро посмотрела через плечо назад, на свои ноги.

Он - уже в машине придерживал рукой открытую дверцу.

- Добрый день! - сказала она шоферу.

- Здрасте! - сказал тот, не оборачиваясь. За окном падал мокрый снег.

- Что-то я плохо себя чувствую, - сказал он.

- Да?.. А меня? - сказала она, придвигаясь.

Машина как раз прыгала по булыжникам, но поцелуй в конце концов получился - сначала сухой, потом влажный.

- Ну... Есть, точно, не будешь?

- ... Не точно.

- ... Ты зайчик?

- Практически да.

Потом он увидел вблизи ее глаз, огромный, с маленьким красным уголком. Он счастливо вздохнул и чуть не задохнулся от попавшей в горло пряди ее легких сухих волос.

И снова - неподвижность, блаженное оцепенение, когда слышишь, как шлепает, переливается вода в ванне, и нет сил пошевелиться, привстать.

ДВЕ ПОЕЗДКИ В МОСКВУ

1

Московский дворик перед глазами - деревянные скамейки, высокая блестящая трава, одуванчики на ломающихся, с горьким белым соком трубочках. А я сижу за столом и опять ей звоню, хотя вчера только думал - все, слава Богу, конец. И вот опять.

Звоню, а сам палец держу на рычаге - если подойдет муж, сразу прервать. Но нет... Никого... Гудок... Гудок.

Далеко, за семьсот километров, в пустой комнате звонит телефон. Положил трубку, встал. Жарко. Единственное удовольствие - подойти к крану, повернуть. Сначала выливается немного теплой воды, а потом холодная, свежая. Положил голову в раковину. Вдруг кран начал трястись, стучать, как пулемет, вода потекла толчками. Ну его к черту, закрыть. Ходить по комнате, размазывая потемневшие холодные прядки на лбу. Провести рукой по затылку снизу вверх - короткие мокрые волосы, выпрямляясь из-под руки на место, приятно стреляют холодной водой за шиворот. Но скоро все высыхает.

Подошел к двери, выбежал, хлопнул. Все идут потные, разморенные, еле-еле. Уже неделю такая жара. С того дня, как я приехал в Москву. А вернее - сбежал. Так прямо и схватился за эту командировку. А здесь меня брат поселил в своей пустой кооперативной квартире на окраине. Странные эти кооперативные квартиры. Все одинаковые. И как-то еще не чувствуется, что люди здесь жили и еще долго будут жить.

Институт, правда, оказался рядом, так что в самом городе я почти и не был, все ходил здесь по дорожкам, по огородам. И уж стало мерещиться, что вся жизнь пройдет здесь, на этой вытоптанной траве, среди пыльных, мелких, теплых прудов...

Познакомил нас с ней мой друг Юра. И сразу понял, что зря. Сразу же между нами почему-то такое поле установилось, что бедный Юра заерзал, задвигался, и вообще удивляюсь, как не расплавился.

Что в женщине больше всего нравится? А всегда одно и то же - что ты ей нравишься, вдруг чувствуешь, как она незаметно, еле-еле подтягивает тебя к себе. И замечаешь вдруг ее взгляд, и осторожно думаешь - неужели?

А наутро я пришел к ней по какому-то еще полуделу, что-то мы придумали накануне. И вот сидел на табурете, а она ходила по комнате в мохнатом халате, нечесаная, и мы говорили еще о каких-то билетах, но все уже настолько было ясно... Она мне потом рассказывала, что тоже это почувствовала и очень испугалась - еще накануне утром меня и в помине не было.

Все несколько отклонилось от обычной схемы, и муж нас застал в первый же день, когда ничего еще не было и мы сидели с ней за три метра друг от друга и толковали о каких-то мифических билетах.

Как я узнал, муж ее был джазист, причем первоклассный, отнюдь не из тех лабухов, что играют на танцах или в ресторанах, - нет, он занимался серьезным, интеллектуальным джазом, порой трудным для восприятия. Я знал несколько таких: абсолютно не пьющие, серьезные, даже чересчур серьезные, прямо профессора.

Однажды я был на их джем-сейшене, слышал его знаменитый виброфон... Вот идет со всеми и вдруг отходит, отклоняется, меняет строй, ритм, вот уже девятнадцатый век... восемнадцатый... семнадцатый! Вот идет обратно... нагоняет.

Потом играли "хот". Быстро, еще быстрей, все разошлось, разбренчалось, казалось - не соберешь!.. Но нет, в конце концов все сошлось. Здорово.

Вспоминая это, я смотрел, как он снял черный плащ, оставшись в замечательном синем пиджаке с золотыми пуговицами, потом расстегивал боты, расчесывал пушистые усы... Мне он сразу понравился. Нравится он мне и сейчас, после всего, что произошло.

Он пошел по комнате и вдруг увидел меня за шкафом.