Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)

Самодовольный выслушал важно, потом говорит:

- Все мечтают. Не продам. Бензином пахнет?

- Есть немножко, - загомонили женщины.

- Правильно! - кивнул. - Сейчас заправлялся. Разрешите без очереди сдать, мотор остывает!

- Пожалуйста, пожалуйста! Настоящего хозяина сразу видать!

А я, по-ихнему, получаюсь - кто?!

Потом я долго мыкался по двору, ждал, когда телефонная будка освободится - позвонить.

Теперь в любую погоду - и в дождь, и в холод - надо на улицу выходить, чтобы позвонить!

В одной будке молоденькая девушка, в другой усталая женщина лет сорока. Но голоса их переплетаются то и дело.

- Ну, Боб! Ты один! - захлебываясь восторгом.

- ... Позавчера на бровях пришел, вчера на бровях...

- Ладно! - смеется молодая. - Меня эти прихваты не колышут!

- Я ему говорю: "Николай! Что ты делаешь? Погляди на ребенка!"

- Ладно! Не надо меня за дурочку считать! - счастливо смеется.

Целая жизнь, как прочерк, между будками этими вместилась.

Окна зажигаются, освещают двор.

Обе женщины одновременно из будок выходят.

Сунулся в ту, где молодая была, запах вдохнул.

Лехин номер набрал.

Дийка в отъезде оказалась - пошел к нему поговорить по душам.

- Все! - я сказал. - Пора поднять семью на недосягаемую для себя высоту, иначе смерть.

- Точно! - Леха горячо подхватил.

- А баба-то у тебя есть хоть какая-нибудь сейчас?

- Есть вообще-то, - довольно-таки вяло Леха ответил. - Но так, в основном, для отчетности. Для самообмана.

- Но хоть хорошая она? Душевная?

- А-а! - махнул рукой Леха. - Такая же стерва, как и Дийка! И даже хуже!

Вот именно. То-то и оно!

Я уже уходил однажды от жены, но как-то странно все получилось: ушел я к известной балерине, а вернулся от дворничихи. Искусство балерины меня покоряло, да и просто как человек она меня искренне восхищала. "Да, - думал я. - Это женщина четкая, деловая, с такой не пропадешь". Но именно с ней я чуть было и не пропал... Непрерывное напряжение, жизнь, рассчитанная по секундам, функциональность каждого движения и интонации. Я убежал от нее во двор и там был подобран жалостливой дворничихой. Она привела меня в свой флигель, облезлый и старый, с воротами, окованными железом (когда-то он, видимо, был каретной).

- С женкою, что ли, поругался? - с присущей простым людям проницательностью спросила она. Я стыдливо кивнул.

- Так ты и жрать, наверное, хочешь? - догадалась она.

Я снова кивнул.

- На, жри! Небось и самогоночки заглотнешь?

"Вот так! - в сладком алкогольном дурмане думал я. - Злобная, глупая жена и эта вторая, бездушная карьеристка, никогда так душевно не поинтересуются, что у тебя болит. А эта!.. И главное, бескорыстно!"

- А это кто? - испуганно спросил я, увидев вдруг за пологом на кровати спящего старичка.

- А-а, муж мой! - злобно сказала дворничиха. - В летаргическом сне, восьмой год уже!

Однако, когда она скрылась на кухню, старичок открыл один глаз, хитро подмигнул мне и снова закрыл.

Я был потрясен! Неужто я был предназначен вместо него?

- Чего не жрешь-то совсем? - возвращаясь, спросила дворничиха.

- Я ем.

Растрогавшись, я быстро, как молнию, открыл перед нею душу, стал подробно рассказывать, что и как... Лицо ее приблизилось к моему... и вдруг я почувствовал, как сильные руки поднимают меня и несут.

- Э-э! - закричал я, но было поздно...

Я прожил в каретной десять дней, подружился с летаргиком, который уговаривал меня тоже погрузиться в летаргию, но, подумав, я все-таки не решился.

Через неделю я вернулся домой и решил никуда больше не уходить.

Поэтому, изливаясь перед Лехой, я знал уже, что это бессмысленно, что никуда я не денусь, да и некуда деться!

Тридцать первого августа я вернулся с работы и застал дома только дочь, жены не было.

- А где мама-то? - спросил я.

- Не знаю, - расстроенно усмехнулась Даша. - Какая-то подружка к ней заглянула, и они убежали. Сказала, что скоро вернется...

- А сколько прошло уже?

- Четыре часа.

"Та-ак! - подумал я. - А что муж с работы вернулся, ей на это наплевать".

- Баба Аля приехала! - сказала дочь.

- Как? А где же она?

- Пошла в собес.

Так! Приехала мать, что делает она два раза в год, а жены, как будто специально, нет дома, и когда она вернется...

Я долго сидел на кухне, пил чай, посматривал в зеркало на стене, отражающее улицу. На остановке скапливалась жиденькая толпа, потом в зеркало вползал длинный троллейбус и, стерев отражение очереди на остановке, уползал за другой край зеркала.

Потом показался еще троллейбус, остановился. И я увидел, как мать обходит троллейбус сзади, торопливо двигая головой влево-вправо, переходит дорогу... Спешит!

Я почувствовал, как внутри все сжалось... Хоть мать-то меня любит, торопится, почти бежит!

Я открыл дверь и, улыбаясь, стоял сбоку, ожидая... Мать быстро вышла из лифта, увидев меня, улыбнулась, чмокнула в щеку.

- Началось? - тревожно спросила она меня, устремляясь в комнату.

- Что? - удивился я.

Оказывается, спешила она на премьеру многосерийного телевизионного фильма, боясь опоздать!

Потом мы сидели с нею рядом, молча и неподвижно, глядя по телевизору многосерийку, которая, честно говоря, веселила очень мало.

- А это что за новости? - Разочарованно отвернувшись от телевизора, мать кивнула на оборванный телефонный провод.

- Ничего! - сумел бодро выговорить я. - Без телефона как-то даже спокойней.

- А! - Мать расстроенно махнула рукой. - Нельзя квартиру на вас оставить!

Ну, когда-нибудь я уж отомщу за это жене - за то, что приходится сейчас улыбаться, изображать перед матерью этакого супермена-весельчака, которому все нипочем, даже утрата телефона.

- А что Лорка, совсем, что ли, дома не бывает? - спросила, нахмурившись, мать. - Все-таки завтра первое сентября, дочь в новую школу идет, могла бы появиться хотя бы на час!

"Да, - улыбаясь, но внутри задыхаясь от ярости, думал я. - Умеет жена моя закрутить ситуацию! Первое сентября, приезд матери, вырванный телефон не слабый наборчик!"

Резко поднявшись, мать ушла к себе в комнату, и долго ее не было. Потом она вернулась: в очках, добродушно щурясь, разглядывая какой-то помятый листок.

- Давно это, не помнишь?

- Что это?

- Да вот, на флюорографию вызывают! - озабоченно, но и не без гордости сказала она.

Улыбаясь, я обнял ее, и так мы некоторое время стояли посреди комнаты.

Потом, высвободившись, мать с озабоченным лицом направилась к себе в комнату.

Я собирал дочку в школу, с наслаждением чинил гладкие пахучие карандаши из набора "Кохинор".

Я понял вдруг, откуда это: "Все для ребеночка!" Просто притупляется с годами острота ощущений, и лихорадочно пытаешься почувствовать все с прежней силой через ребенка.

Даша легла, уснула мать. Я некоторое время прислушивался к завыванию лифта, потом заснул сам. Начался сон, который часто посещает меня при тяжелом настроении, - сон документальный, но все равно страшный. Мне снилось, как мы с женой в первый год нашей совместной жизни ездили в Ригу.