Виктор Потанин - Большой хитрец

- Как не позволить? - ответил я с улыбкой, пытаясь как-то осмыслить эту необычную ситуацию. Ведь привыкнуть сразу к Рыжику я не мог. Правда, уже через минуту-другую моя рука непроизвольно потянулась к котенку, пытаясь его погладить. Но едва я коснулся шерстки, Рыжик отчаянно зашипел, обнажив красный и мокрый ротик. В этом было что-то змеиное, и рука враз отдернулась.

- Вот какие мы! - восхитился гость. - Но он не злобивый. Потинька ласковый. Ой, да он прямо золотой у нас, и потому позвольте ему полежать на коленях. На моих, конечно.

Он перестал говорить, а я взглянул на него пристально и даже с испугом - мне показалось, что его понесло не туда. А он словно слышит мои мысли:

- Когда я говорю, я здорово отклоняюсь. Так что извиняйте и привыкайте, ведь разговор у нас будет долгий... А собственно, почему я должен извиняться в восемьдесят три-то годика? Ведь здоровье погублено еще на моих Северах... - Он взглянул на меня быстро, по-молодому, и даже показалось, что один глаз его подмигнул. - Но еще ничего, поживем. Да, поживем, погреемся на солнышке... - Он сделал движение правой рукой, точно она у него онемела и он хотел ее почувствовать. - А вы не обращайте на всякие там пружинки моей речи. Да и с дурачка какой спрос? Кстати, я не обижаюсь на это слово. Я на поселении насмотрелся такого, что еще с молодости ум потерял. Точнее, всегда находился в каком-то затмении, мы ведь жили по первости хуже скота. Пришлось и на прииске поработать, и болота осушать, и дороги строить. но самое гиблое из всего - пилить лес. Ноги, знаете, постоянно в снегу, а сверху мороз. И под дулом все время, а вместо хлеба - жмых. Это уж потом я закончил экстерном школу, затем попробовал поступить в один техникум, даже экзамены сдал, но меня быстро расшифровали, мое происхождение, и выперли в три шеи. Так что деда вашего расстреляли сразу, и это, считай, удача, а меня расстреливали всю жизнь. Только после пятьдесят шестого я немного вздохнул, поучился на курсах заочно и стал преподавать. Так что по образованию я, конечно, босяк. Но меня теперь никто не осудит... Ну а потом я вернулся в родные края и здесь, в деревне Дерюгино, нашел свою Олечку и перевез ее в Камышовку. Помните, она вела у нас историю и пела романсы? "Я встретил вас..." - Он сделал попытку запеть, но у него ничего не вышло. И он опять задвигал правой рукой. Наверное, она у него болела. Потом попытался ко мне придвинуться, но стул у него вырвался, и он плюхнулся на него, как мешок с костями. Глаза сразу наполнились тоской.

А я решил его отвлечь на другое:

- Значит, не нравится, как я живу? Ни ковров, говорите, ни диванов...

- Не берите в голову, коллега. - Он усмехнулся и осторожно дотронулся до моего плеча. Ладонь его на мгновение зависла в воздухе, точно он хотел опять перекрестить и благословить меня. Но в последний момент он почему-то отдумал, и ладонь опустилась на колени. - Не волнуйтесь, коллега, не переживайте. Подумаешь, зашел на часок Коля-дурак. Или много часов? - Он чуточку помолчал и, не дожидаясь ответа, продолжил сам: - Я все же постараюсь покороче. Веревка ведь хороша длинная, а речь короткая. Так же говорил один мужчина, по имени Хаджи-Мурат. И Лев Николаевич его одобрял. Так одобрял, что сделал лучше царя. А вот наш Владимир Ильич царя ненавидел, потому и сделал великий переворот, столкнул лбами народы... Кстати, вы были когда-нибудь в Шушенском?.. Ну что же вы нахмурились, вспоминайте давайте. Конечно же, вспомнили, с чем едят это село, - там жил наш незабвенный Владимир Ильич. Мы на своем поселении мерли как мухи, для нас могил не хватало, а его царь сослал в благодатный край, замечательный. Он там даже охотился и жену Надю водил по лугам. А сейчас там музей, да? Почему молчите? Не знаете? Наверно, уже музей убрали, потому что прежнюю жизнь охаяли. Хвалили, как говорится, хвалили да под гору свалили, ха-ха... Конечно, хаять легко, а сделать новое трудно. Но я, знаете, совсем о другом...

Он усмехнулся, усы его зашевелились и слегка растрепались. Мне даже показалось, что они приклеены. И мне захотелось их подергать - еле подавил в себе искушение. Да и он опять стал говорить:

- Я о другом, коллега. Так вот, в этом Шушенском есть музей нашего вождя, а рядом с музеем сделана старинная улица: дома отстроены все из круглого леса, вокруг большие хоромы, под старину. И везде тесовые заборы и тесовые половицы в оградах. А лес-то центровой, замечательный! Даже кабак старинный восстановили. Там чистота, белые столики, а на них льняные скатерки. Ведь чистоплотный же был русский мужик. Разве не так? И все это называется "Уголок старины". Запоминайте, коллега, - уголок, но можно назвать и по-другому...

В этот миг Рыжик замяукал, завозился у него на коленях, и он сгреб его ладонью и положил в карман. Там он закричал еще больше.

- Каков гусар!

- Не понравилось ему в кармане, неудобно... - Я еще хотел что-то добавить, но он перебил:

- Вы позволите мне Рыжика поместить опять на колени? Его вид вас не смущает? Он не действует на ход ваших мыслей?

- Нисколько.

- Вот и хорошо. - Усы благодушно зашевелились. - Разговор, знаете, предстоит большой. Мы только в начале дороги. Да и виновата моя многословность - был бы умный, а то ведь дурак. И мое здоровье погублено в счастливую пору юности. Кстати, почему вы так на меня уставились? Поди, о чем-то подумали, да? А я знаю о чем... - Он сощурил глаза и шевельнул усами. - Вы подумали: зачем этот дурачок про Ленина говорит и Толстого читает? Ведь дурачка и так бог любит, и не надо ему суетиться.

- Зачем наговаривать на себя? - попробовал я защитить его, но он точно не услышал и продолжал о своем:

- Это верно, что Господь рядом с нами, но книги я читаю потому, что имею цель. Великую цель, коллега, но пока не скажу...

- Значит, тайна?

- Не совсем так, не совсем. Вы-то скоро узнаете мою тайну. Она меня на земле и удержала. Помните, после смерти жены я места себе не знал: и квартиру сменил, и с бутылкой ходил в обнимку? Но как-то проснулся ночью и сказал себе: ты что же, подлец такой, и водку пьешь, и руку на себя задумал накладывать - а цель-то твоя уходит. Ты сам на берегу, а лодочка уплывает. А кто виноват? Сам же и виноват... Вот так, господин учитель...

Он рассмеялся злым коротким смешком. Голова его слегка тряслась, как это часто бывает у стариков. Мне стало жаль его, но он ничего не почувствовал и опять продолжал:

- Конечно, о моих печалях вышла бы хорошая книга. Но мне не под силу, кишка тонка. Да и институты я не заканчивал. Правда, все равно взял свое. Там у нас такие профессора сосны валили, да и библиотека была царская. Это не потому, что царь те книги читал, а потому, что было обилие этих книг... Что, нескладно говорю, да? Сознавайтесь. Вы молчите, вы терпите и уж, наверно, не рады мне, а прогнать - совесть не велит. Угадал?