Александр Радищев - Путешествие из Петербурга в Москву (сборник)

О che caso! che sventura! [34]

Из среды туманов серых

Времен бывших и протекших,

Из среды времен волшебных,

Где предметы все и лица,

Чародейной мглой прикрыты,

Окруженны нам казались

Блеском славы и сияньем;

Где являются все вещи

Исполинны и иройски,

Как то в камере-обскуре, —

Я из сих времен желал бы

Рассказать старинну повесть

И представить бы картину

Мнений, нравов, обыча́ев

Лет тех рыцарских преславных,

Где кулак тяжеловесный

Степень был ко громкой славе,

А нередко – ко престолу;

Где с венцом всегда лавровым

Венец миртовый сплетался,

Где сражалися за славу

И любили постоянство.

Хоть грешишки кой-какие

Попадались, но их в стро́ку

Невозможно было ставить,

Зане юности проступок,

Неопы́тности погрешность

Есть удел детей Адамлих,

Есть лишь следствие всегдашне

Неизбежное чувств наших.

Но грехов распутства умна,

Грехов хитрого софисма

Там не знали. – Да еще же

Я намерен рассказать вам,

Как то свойственно и нужно,

Чуть не вымолвил я – должно

Для того, кто в гости ездил

Во страны пустынны, дальны,

Во леса дремучи, темны,

Во ущелья – ко медведям.

Итак, только расскажу вам

То, что льстить лишь будет слуху,

Что гораздо слаще меда

Для тщеславья и гордыни;

А всё то, что чуть не гладко,

То скорее мы поставим

В кладовую или в погреб

И проклятие положим,

Если дерзкой кто рукою,

Сняв покров прельщенья наша,

Обнажит протекше время.

Мы проклятье налагаем,

Хоть из моды оно вышло,

Но мы в силах наших скудны;

А когда б властитель мира

Я Тиверий был иль Клавдий,

Тогда б всякий дерзновенный,

Кто подумать смел, что дважды

Два четыре иль пять пальцев

Ему в кажду дал бог руку,

Тот бы пал под гневом нашим.

А как не дал нам бог власти,

Как корове рог бодливой,

То мы к дерзкому воскликнем:

«Отойди, пожалуй, дале,

Поди вон ты, оглашенный»;

Мне здесь нужно суеверье;

Обольщен я, но желаю

Обольщен быть… и от скуки

Я потешуся с Бовою.

Я вам сказку тех лет древних

Расскажу, котору слышал

От старинного я дядьки

Моего, Сумы любезна.

Петр Сума, приди на помощь

И струею речи сладкой

Оживи мою ты повесть.

Без складов она, без рифмы

Вслед пойдет творцу «Тавриды»,

Но с ним может ли сравниться!!

О Вольтер, о муж преславный!

Если б можно Бове было

Быть похожу и кое-как

На Жанету, девку храбру,

Что воспел ты, хоть мизинца

Ее стоить, если б можно,

Чтоб сказали: Бова только

Тоща тень ее, – довольно, —

То бы тень была Вольтера,

И мой образ изваянный

Возгнездился б в Пантеоне.

Но боюся, твоя участь

Будет равная с Жанлисой —

По передням волочиться.

Вы Бову хотя видали,

Но в старинном то кафтане,

Во рассказах няни, мамы,

Иль печатного… но дядькин

Бова нового покроя,

Зане дядька мой любезный

Человек был просвещенный,

Чесал волосы гребенкой,

В голове он не искался,

Он ходил в полукафтанье,

Борода, усы обриты,

Табак нюхал и в картишки

Играть мастер, – еще в чем же

Недостаток, чтобы в свете

Прослыть славным стихотворцем

Ироической поэмы,

Или оды, или драмы?..

Я пою Бову с Сумою!

Возбрянчи, моя ты арфа, —

Ныне лира уж не в моде, —

Иль вы, гусли звончатые,

Загудите, заиграйте;

Я пою – а вас послушать,

О возлюбленны граждане,

К себе в гости призываю.

На Пегаса я воссевши,

Полечу в страны далеки,

В те я области обширны,

Что Понт Черный облегают,

Протеку страны и веси,

Где стояло сильно царство

Славна древле Мифридата,

Где Тигран царил в Арменьи;

Загляну я во Колхиду,

Землю страшну и волшебну,

Где Ясон, обняв Медею,

Укротил сурово сердце

Сей волшебницы ужасной.

О любовь, о лесть пресладка,

Можно ль в свете отыскать где

Тебе сердце непокорно?

Посещу я и Тавриду,

Где столь много всегда было

Превращений, оборотов,

Где кувы́ркались чредою

Скифы, греки, генуэзцы,

Где последний из Гиреев

Проплясал неловкий танец;

Чатырдаг, гора высока,

На тебя, во что ни станет,

Я вскарабкаюсь; с собою