Александр Радищев - Путешествие из Петербурга в Москву (сборник)

Славен разумом в советах,

Милосерд, и щедр, и кроток,

И любим своим народом.

Ему дочь была родная

Всех прекраснее из женщин,

Мелетриса ее имя.

Слух о царствии Кирбита,

О его правленьи мудром

И о прелестях царевны

Молва громкая повсюду

До дальнейших мест промчала.

Двор Кирбитов был собранье

Всех красавиц в государстве;

Но меж всеми, яко солнце

Среди звезд эфирна свода,

Красотой своей блистала

Мелетриса, дочь царева.

В красоте она совместниц

Не имела, и не можно

Было чувствовать к ней зависть, —

Зане столь была всех краше,

Столь добра, мила, приятна,

Что вблизи ее не смела

Зависть яд пускать свой черный

И ее ехидны люты,

Мелетрису зря, немели.

Красота толико дивна

Привлекала всех вниманье,

И чувствительность сердечна

Ей платила долг природы,

Воспылав огнем любовным

В груди рыцарей надменных,

В груди рыцарей влюбленных.

Все ей нравиться старались,

Всем хотелось полюбиться

И во юном ее сердце

Воспалить любовный пламень.

Но меж многими другими

Отличались перед всеми

Своим мужеством, красою,

Своим нежным угожденьем,

Своей силой и богатством

Два царевича приезжих.

Один горд, спесив, надменен,

Взоры пылки, взоры страстны,

На лице черты Алкида,

Но Алкида в летах юных;

Рост и стан его, и взрачность,

И осанка величава,

Лицо смугло длинновато,

Черны кудри по раменам,

И густой брады начало,

Длань широка, персты толсты

Всем довольно возвещали

Его мужество и силу.

Он наездник в ратном поле,

Богатырь, и вождь, и воин,

Дадон сильный – ему имя.

Но не только в ратном поле

Подвизался он с успехом:

Столь же славен он у женщин;

А хотя в любви он страстен,

Но подвластен ей он не был,

И с Алкидом чтоб сравниться,

Лишь ему недоставало

Десяти жен и дев красных,

Пятьдесят дщерей Фиспия,

И одной лишь только ночки,

Чтоб ему отцом быть нежным

Пятьдесят раз вдруг в семействе.

Славну рыцарю толико,

Нет, нельзя не полюбиться

Мелетрисе, страстной, пылкой;

А тем больше, как лишь вспомнит

Что объятья, повторенны

В пятьдесят раз нераздельно,

Кажду ночь возобновятся.

Пусть бессонница всегдашня

(Столь ужасная больному)

Ее мучит на постеле

(Но сам-друг) и жизнь преторгнет:

Так Рафа́эль из Урбина,

В свете славный живописец,

Душу выслал вон из тела.

Другой рыцарь вежлив, скромен;

Сердце, душу имел нежны,

Очи быстры голубые,

Лицо бело и румяно,

По плечам златые кудри,

Вид, осанка Адонида.

Но он храбр; счастливый рыцарь,

На бою проворен, меток,

Всегда разумом вождаем,

Зрел опасность твердым оком

И в бою смерть хладнокровно.

Он всегда венцы лавровы

Пожинал на ратном поле,

Но не силою десницы,

Не удачей, не коварством

И не крепостью доспехов

Побеждал Гвидон противных.

Правды, истины поборник,

Меч его победоносный

Никогда не обагрялся

Кровью слабых иль невинных.

Он защитник утесненных,

Разрешитель уз и плена,

Непорочности спаситель,

И его смиренно сердце,

Душа нежна, душа тиха

Воспалялась гневом львиным,

Когда видел он коварство,

Ложь, строптивость и насилье,

Угнетающих бессильных;

Тогда воин милый, тихий

Бывал враг непримиримый,

Бывал бич неукротимый

Злобе, буйству и прельщенью.

В таковых душ́ах царевна

Любовь сильну воспалила.

И хотя со перва взгляда

Мелетриса подарила

Свое сердце всё Дадону,

Объявить того не смела,

И надежда в ней исчезла

Быть его женой когда бы, —

Зане многою услугой

Гвидон юный украшался,

Спасав царство и Кирбита

От насильств вождей хозарских.

Царь Кирбит за то в награду

Назначал его в супруги

Своей дщери, Мелетрисе,

В том признанием вождаем,

Пользой царства и рассудком.

Заключение неложно,

Что спасителю народа

Управлять его браздами

Других паче всех довлеет.

Гвидон был единородный

Сын на троне старца мудра

И ближайша во соседстве.

Во дни красны, безмятежны,

По скончаньи бедств военных,

Царь Кирбит во утешенье

Своей дочери прекрасной

Игры рыцарски затеял

И глашатаям повсюду

Повелел трубою бранной

Созывать на состязанье

Витязей из царствий разных.

Он хотел при их собраньи

Дать наследника престолу,

Дать супруга Мелетрисе

Храбра милого Гвидона;

Зане там, как прежде в Францьи

Скиптр не мог никак достаться

В руки, пряслицей что правят

Или швейною иголкой.

Уж из дальних и из ближних

Стран слетаются стадами,

Как вороны на гумнище,

Славны рыцари в доспехах,

Молодые, пожилые,

Средних лет и с сединами.

Иной едет повидаться

Со красавицей своею,

Распестрив свое оружье

Поперек и вдоль, крест-накрест

Тем любимым из всех цветом,

Что понравился пред всеми

Обладательнице милой

Его чувств, души и сердца.

Другой едет, чтоб прославить

Силы крепкой своей мышцы

И прибавить хоть листочек

Во венец, уже столь тяжкий

От побед в кровавых битвах

Иль на славных поединках.

А иной, кружась по свету,

Ко Кирбиту в гости едет,

Как в гостиницу обедать.

Воружась иной от темя

До пяты, и даже зубы

Воружив булатом, сталью,

Смело, борзо выступает,

Объявляя всем надменно,

Всем, про то кто ведать хочет

Иль не хочет, написавши

На своем щиту огромном

Золотыми всё словами:

„Не терплю ни с кем сравненья“, —

А там выйдет на поверку,

Что наш рыцарь пресловутый

Позевать приехал только,

И к несчастию случилось,

Что его десница страшна

Онемела, заболела,

Паралич ее ударил,

А то б он единым взглядом

Повалил всех, опрокинул,

Разогнал, развеял прахом.

Что же прибыли? Игры́ все

Стали б вовсе в пень. – Нет, лучше,

Что болезнь, ему случившись,

Всех оставила в порядке.

Были рыцари не хуже

Славна в свете Дон-Кишота.

В рог охотничий, в валторну

Всем трубили громко в уши:

„Дульцинея Тобозийска

Всех прекраснее на свете“.

А как во́ззришься в красотку,

То увидишь под личиной

Всех белил, румян и мушек

Обезьяну, или кошку,

Иль московску щеголиху.

За такую прелесть дивну

Он, однако ж, снарядился

На помол отдать все кости.

Но нет ну́жды знать причину,

Для чего они дерутся,

Мы лишь скажем одним словом,

Что их съехалось отвсюду

Столько – столько – что нет сметы.

Поле ратно, окруженно

Со всех стран, амфитеатром

Возвышалось. Тут дубовы

Скамьи были все покрыты

Рытым бархатом, парчами,

Алтабасом изошвенным.

Везде видно сребро, злато

И каменья дорогие;