Виталий Рапопорт - Как и почему

- Почему же такая разница с Кругловым?

- По этому поводу вам следует обратиться к инквизиторам из ЦК и КПК. Сергея Ивановича тоже не миновала чаша сия. В феврале 1958 Комиссия партийного контроля при ЦК КПСС постановила исключить его из партии "за грубое нарушение социалистической законности, в результате которого были осуждены к высшей мере наказания и длительным срокам заключения работники ленинградских высших учебных заведений". Летом следующего года новая кара: лишен воинского звания и правительственных наград. Этот день, понедельник 8 июня, мне хорошо запомнился. Я с Огольцовым общался редко, но тут сам ему позвонил: мать поручила на именины пригласить. Он говорил по телефону таким безжизненным, безразличным голосом, что я сразу заподозрил худшее: Дядя Сережа, я к вам сейчас приеду. Выглядел он еще хуже, чем звучал. Обнял меня, показал злополучную бумагу: Совет Министров СССР... лишить... как дискредитировавшего себя за время работы в органах... и недостойного в связи с этим высокого звания генерала". Он все пытался разобраться в смысле написанного: Федя, ты же ученый историк, объясни мне, что к чему. Если я был недостойный и этот как его дискретировший, чего же они меня все эти годы назначали, награждали и повышали. Товарищ Огольцов туда, товарищ Огольцов сюда, так точно, товарищ министр... будет сделано, товарищ секретарь ЦК. Я служил партии, Советскому Союзу, выходит вся служба насмарку. Работал с утра до вечера, как батрак, не воровал, не распутничал, трофеев вагонами не возил, все одно рылом не вышел. В 53-ем, когда Берия меня арестовал, орден Красного знамени за минскую операцию отобрали, так и не вернули. Теперь снова-здорова: сдать все ордена и награды. Иконостас у Огольцова был для чекиста неплохой: орден Ленина, два ордена Красного Знамени (не считая отобранного), орден Кутузова 2 степени, два ордена Отечественной. войны 1 степени, орден Красной Звезды, еще знак "Почетный работник ВЧК-ГПУ (XV)" и медаль "ХХ лет РККА". Я утешал его, как мог, а про себя думал: радуйся, старый дурак, что тебе не прописали девять грамм или путевку во Владимирский централ, где тогда многие чекисты отдыхали по 10-15 лет: Мамулов, Эйтингон, Судоплатов, Людвигов, Шария, Максим Штейнберг, Саркисов... Думать думал, но вслух не выговорил - ни тогда, ни после. Встречались мы с ним редко, только на семейных сборищах. Последний раз я его видел пару лет назад. Выглядел он молодцом, видимо, оправился от потрясения. Жену Раису схоронил в 70-м. Такие дела.

- За что же все-таки его и прочих чекистов в грязь втоптали?

- Знать не знаю, предполажить могу. В связи с реабилитациями жалобы от граждан шли потоком, в десятках тысяч. Наказывая чекистскую верхушку, Хрущев и компания, во-первых, реагировали на сигналы, а во-вторых, отводили удар от себя. Во всем виноваты Сталин и НКВД-МГБ. Рассказ мой, между тем, окончен, хотя у вас, я думаю, имеются вопросы. Например, какая объективная роль Сталина, Берии или Хрущева. Отвечать я не готов. И время позднее, и, самое главное, не готов. События должны отлежаться в памяти, муть должна осесть. Ключевский Василий Осипович справедливо сказал, что писать историю по свежим следам неразумно, надо выждать хотя бы полстолетия. Есть у меня одно соображение, возможно в этом ключ. Мы в России всегда добиваемся положения, которое легко потерять. Может, пора о правах подумать. Надеюсь, мы еще встретимся. На всякий случай, разрешите пожелать вам удачи.

Я видел, что Федор Пахомович устал, лицо у него стало бледное, глаза невольно закрывались. Я вскочил, схватил протянутую руку, долго и бестолково ее тряс, высказывая свою признательность.

Глава 25: домой

Только я на улицу ступил, как спохватился, что забыл ему один мучавший меня вопрос задать. Все на конец приберегал. Насчет того, ушел он из органов, или все эти годы там протрубил.

Возле книжного магазина на Кировской я невольно остановился. Что-то в голове вертелось, так и не вспомнил.

Я шел по улице и озирался по сторонам с любопытством, как будто вернулся в Москву после долгой отлучки. У входа в метро Дзержинская взглянул на часы. Они показывали два часа без трех минут. Нужно тачку ловить. Ноги сами понесли меня к Красной площади.

На полдороге до меня дошло, что здание Военной коллегии около аптеки Ферейна я уже миновал. Так и не осмотрел его, как намеревался. Ладно, как-нибудь другим разом. Вышагивая по Никольской, я укрепился в намерении посетить могилу Сталина, сей же час, немедленно. Я отчетливо представил, как стану у надгробной плиты и все ему выскажу. Так, мол, и так. Почему, на каком основании и по какому праву. Я мямлить не стану, я такие задам вопросы, от которых покойнику сделается неуютно. Пусть диалог воображаемый, но нельзя же все время молчать.

У самого выхода на площадь я замешкался, с вызовом посмотрел в сторону Василия Блаженного и вдруг осознал, что нет у меня желания идти к Сталину, вдрызг расхотелось. Не о чем мне с ним беседовать. Тем более, что я, Бог даст, скоро уеду. Я вдруг понял, отчетливо и ясно, почему у книжного задержался. Знакомый продавец звонил, он для меня книжку Стерна оставил. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена. Так-то лучше будет. Я решительно и с облегчением повернул направо. Напоследок победоносно оглянулся назад: на-ка выкуси, кирза усатая, у меня есть занятия поважней, чем с тобой посмертно дискутировать. Только я это подумал, как заметил надвигавшийся зеленый глаз таксомотора. Небрежно поднял руку, машина остановилась.

- Отвези меня, шеф, домой!

- С нашим толстым удовольствием.

1 января 2003

Кресскилл, Нью-Джерси