Ал Разумихин - Короткая жизнь

- Любовь - странное чувство, - медленно заговорил он, отчетливо произнося слово за словом, точно читал стихи. - Была одна девушка, девочка даже, звали ее Райна. Это было еще в Калофере. Но я намерен был учиться, собирался в Россию. Да и было ли это любовью?

Глубокая ночь окутала и пароход, и реку, берегов уже не было видно. Голос Ботева звучал приглушенно и грустно.

- Потом Одесса. Меня гораздо больше интересовало не то, чему обучали нас в гимназии, а то, что происходило за ее стенами. Я встречался со студентами, читал Герцена, Добролюбова, Некрасова. "Непокорный и дерзкий юноша", - сказали мне и отказали в финансовой поддержке. Пришлось покинуть гимназию. Приютила меня одна польская пани. Предложила стол и комнату за уроки с ее сыном. И вот между дочерью этой дамы и мною возникло что-то уже более серьезное. Эвелина...

Ботев говорил все тише, все глуше. Не для меня говорил, для себя. Точно еще раз отказывался от всего, что могло помешать ему любить Болгарию.

- Эвелина... Пани Рудзиевская вместе с дочерью и сыном собиралась в Париж. Звала меня с собой. Она, кажется, тешила себя мыслью, что впоследствии я женюсь на ее дочери. Конечно, любовь красивой девушки, безбедная жизнь в Париже, может быть, судьба поэта... Но мог ли я изменить Болгарии, забыть о родине?

Ботев взялся за поручни и весь подался вперед, вглядываясь в беспросветный мрак, точно силился что-то в нем разглядеть, и сильным, звучным голосом принялся читать - мне? себе? или кому-то еще? - незабываемые стихи:

Когда увидишь челн убогий,

Гонимый грозною волной,

Ты сердце не томи тревогой,

Не застилай глаза слезой!

Давно исчез корабль в тумане,

И уплыла надежда с ним,

Что толку в немощном рыданье,

Когда конец неотвратим?

Нет, лучше с бурей силы мерить,

Последний миг борьбе отдать,

Чем выбраться на тихий берег

И раны горестно считать.

Будто наперекор ему, откуда-то снизу, из чьей-то каюты, донесся веселый женский смех. Ботев вздрогнул.

- Рудзиевские отправились в Париж, - торопливо закончил он свой рассказ, - а я в Задунаевку - большое село на почтовом тракте между Аккерманом и Болградом.

Он поежился и взял меня под руку.

- Спать, спать, - сказал он категорическим тоном и повел меня в каюту. - Еще простудитесь...

Разбудило нас утро. Спали ту ночь мы мало, но спать как-то и не хотелось. Привели себя в порядок и вышли на палубу. Светило яркое солнце. Пассажиров первого класса оказалось гораздо больше, чем могло показаться вечером. На верхней палубе прогуливались нарядные барышни и молодые люди. Публика заполняла ресторан. От вчерашнего благодушия официантов не осталось и следа. Как угорелые носились они от столика к столику.

Ночное наваждение рассеялось, да и Ботев изменился. Недавней мечтательности как не бывало. Он был задумчив, но это была уже деловая задумчивость.

- Теперь самое время обговорить, что вам предстоит делать и как надлежит себя вести, - сказал Ботев, возвратившись со мной в каюту. - Пока что все идет хорошо, без ненужных приключений, но это не значит, что мы избавлены от случайностей.

- Во всяком случае, можете быть спокойны, я ни в кого не влюблюсь,пошутил я, все еще находясь под впечатлением его ночной исповеди.

Но он тут же меня остановил, не желая обращать в шутку свои юношеские воспоминания.

- Похоже, Павел, вы не вполне меня поняли, - строго произнес он. - Я не играл. И Райна, и Эвелина не были для меня забавой. В любви я придерживаюсь взглядов Тургенева. Помните, вы говорили, что намерены отыскать в Болгарии одну женщину? Елену Стахову - тургеневскую Инсарову. Только такую любовь я и принимаю. Поэтому не будем шутить на эту тему.

- Значит, стихи, что вы вчера читали, - это программа?

- Если хотите, да.

- Стихи ваши?

- Мицкевича, - ответил Ботев. - В семье, о которой я рассказывал, благоговели перед Мицкевичем, и, возможно, это лучшее, чем одарила меня Эвелина.

Я не удержался:

- Лучше с бурей силы мерить, последний миг борьбе отдать?

Вот когда Ботев улыбнулся!

- Запомнили? Вы правы, от борьбы меня не отвлечет даже пламенная любовь!

Ботев замолк, а я не хотел ему надоедать.

- Мы везем ценный и очень нужный груз, - спустя минуту заговорил он, глядя на один из чемоданов. - Для полиции он представляет большой интерес.

Он поставил чемодан на стул.

- Идите, - сказал он. - Займите столик, я сейчас подойду.

Но едва я очутился в коридоре, как передо мной возник... Даже не знаю, откуда он взялся. Тем не менее передо мной стоял князь Меликов.

- Павел Петрович! - воскликнул он, протягивая мне руки. - Какая приятная неожиданность!

Не могу сказать, что я был ему рад, но мне просто некуда было от него деться.

Князь, кажется, пребывал в отличном расположении духа.

- Далеко?

- В Одессу, - по возможности суше ответил я.

- Представьте себе, я тоже в Одессу.

Я промолчал, потому как не намерен был продолжать разговор.

- Вы один?

- Один, - зачем-то счел нужным солгать я.

- Я видел вас вчера издали, вы были с каким-то господином.

- Это мой сосед по каюте.

- Вы представите меня?

- Мы почти незнакомы. Я даже не знаю, как его зовут.

- Пустяки, перезнакомимся.

- Извините...

Я шагнул вперед. Он тотчас посторонился.

- Простите великодушно...

Я прошел в ресторан, занял столик, сделал заказ. Когда появился Ботев, я рассказал ему о встрече в коридоре, придав ей юмористический характер. Но Ботев отнесся к моему рассказу вполне серьезно.

- Покажите мне этого князя, - попросил он.

- Да вот он, легок на помине, - воскликнул я, увидев князя в дверях ресторана.

Однако Ботев не успел повернуться, как князь исчез.

- Вы сидите, - сказал, вставая, Ботев, - я ненадолго отлучусь.

Принесли кофе, но я, не притронувшись к нему, сидел гадал, с чего это Ботев внезапно меня покинул.

Вернулся он через четверть часа. Я вопросительно взглянул на него, но он ничего объяснять не стал.

Выпив кофе и рассчитавшись с официантом, вернулись в каюту. Ботев сразу нагнулся к чемодану, выпрямился и опять улыбнулся.

- Все в порядке.

- Что в порядке?

- То, что чемодан проверили, пока мы с вами пили кофе.

- Какой же это порядок, - недоуменно спросил я, - если шарят в чемоданах?

Смотрю - нет второго чемодана.

- А где...

- Не беспокойтесь, я на время отнес второй чемодан к коридорному.

- Так ведь он пустой!

- Потому и отнес.

Ботев указал мне на стул и сел сам. кажется, настало время для объяснений.

- Слушайте внимательно. В Измаиле я сойду. Если я правильно рассчитал, тот, кто интересуется нами, тоже сойдет в Измаиле.

- Вы имеете в виду князя?

- Не знаю, какой он князь, но в том, что он полицейский агент, почти не сомневаюсь.

- И он сойдет в Измаиле?

- Сойдет, больше всего ему сейчас нужен этот чемодан.