Ал Разумихин - Короткая жизнь

Как не слыхать! Поминал о ней, и не раз, Каравелов, да и другие рассказывали о сообществе состоятельных болгарских патриотов, ратующих за освобождение родины от чужеземного ига. Однако деятельность "Дружины" вызывала усмешки со стороны молодых революционеров.

- Умный, дальновидный человек, - повторил Ботев. - Заглядывает в даль, какая даже астрономам не снится, а того, что перед глазами, не видит. Просветитель, - добавил он, и я не понял, звучало в его голосе уважение или осуждение.

Ботев придержал калитку, приглашая войти за ограду, указал на широкую скамью в тени сереброствольного платана.

- Теперь это и моя обитель, - сказал Ботев. - Здесь находится болгарское училище, а я поступил сюда учителем.

На дорожках, выложенных белыми каменными плитами, возникали, исчезали и вновь возникали, точно гоняясь друг за другом, солнечные блики.

Светлые тени пробегали у Ботева по лицу.

- Мне теперь надо находиться в Бухаресте. Приближается время жатвы,сказал он. - Долго мы ждали этого часа. Не все еще понимают, что народ больше не в силах ждать. Скоро поднимется вся Болгария.

Такие разговоры он заводил нечасто. Ботев вообще редко отвлекался от действительности. Дел, которые предстояло переделать ему самому или которым он должен был дать направление, существовало множество, - я ждал, что он и ко мне обратится сейчас с каким-либо поручением. Заговорил он, однако, совсем о другом. Будто накопилось внутри, и приспела пора высказаться перед самим собой.

- Болгария - крестьянская страна. Отсюда ее достоинства и недостатки, говорил Ботев. - Мы добры, как сама природа, а природа добра к нам. Представьте себе нашу страну, наши горы, наши леса, наши долины, поля, сады, виноградники - земля щедро одаривает земледельца, отдающего ей свой труд. Болгары - поэтический народ, сказывается воздействие благодатной природы. Но крестьянская натура, крестьянский склад характера слишком сильно пригибает нас к земле. Власть земли принижает наши души. Иной хозяин пожертвует женой, чтобы сохранить корову. Отсюда страх перед всеми, кто может увести корову или вырубить сад. Но сегодня у болгар нет ничего, им нечего терять, они живут свободнее, они стали непримиримее к врагам, им легче совершить революцию.

Я все ждал какого-то поручения, а Ботев меж тем замолчал, задумался, глядя сквозь кружево веток в далекое поднебесье. Потом вновь посмотрел на меня.

- Существует поговорка: человек человеку волк, - он произнес ее по-латыни.

Я знал эту латинскую фразу, но не понял, к чему ее привел Ботев.

- Это же неверно, - продолжал он. - Человек человеку - друг, друг и помощник. Так было и так будет. Человек по своей природе добр и отзывчив, и это клевета, что люди норовят друг друга сожрать. В том-то и беда наша, что мы слишком мягки и добросердечны. Мы прощаем обидчиков и миримся с обидами, нам не хватает твердости и непримиримости, а без этого нам не победить.

Ботев поднялся, и мы медленно пошли в глубь двора. Мне показалось, в движении ему легче было сосредоточиться.

- Если видишь цель, - продолжал он, - надо двигаться к ней, не поддаваясь соблазнам или сомнениям.

Внезапно Ботев остановился.

- Нечаев был вам очень несимпатичен? - спросил он.

Я не ответил. В самом вопросе уже заключался ответ. Мое отношение к Нечаеву определилось с первой встречи. Мне с трудом удавалось скрывать свою неприязнь к нему. Я считал его плохим человеком, и дружба между Нечаевым и Ботевым всегда казалась мне более чем странной.

- Со стороны могло казаться, - точно услышав меня, сказал Ботев, - что нас связывает дружба, но это не так, мы слишком разные люди.

После исчезновения Нечаева Ботев сам счел нужным объяснить смысл своих отношений с ним. Почему? Не знаю. А почему вообще он не считал потерянным временем общение со мной? Почему, разговаривая со мной, он обычно не учил меня, что было бы вполне логично, а объяснял, растолковывал? Я часто задавал себе эти вопросы.

- При первом знакомстве я просто чувствовал себя обязанным ему помочь. Я люблю Россию и желаю ей свободы не меньше, чем Болгарии. Когда спустя два года он появился в Румынии, преследуемый агентами царского правительства, какой честный революционер отказал бы ему в помощи?

Все сказанное было понятно. Против покровительства Ботева Нечаеву нельзя было возразить. Но покровительственного тона держался скорее Нечаев по отношению к Ботеву.

Но Ботев снова предупредил мой вопрос, хотя я, возможно, и не осмелился бы его высказать.

- Я учился у него, - сказал Ботев. - Учился и многому научился. Целеустремленности, напористости, беспощадности. Его ничто не остановит, если он к чему-то стремится. Лично для меня все средства никогда не будут хороши, но нацеленность Сергея Геннадьевича не может не впечатлять...

Может быть, Ботев в последний раз осмысливал свои отношения с Нечаевым. Я подметил за ним эту способность мысленно переноситься туда, где ему хотелось быть в данную минуту. Это был дар его поэтического воображения.

- Сергей Геннадьевич многим не нравился, - говорил Ботев. - Впрочем, это не то слово. Нравится - не нравится... Я и сам не скажу, что он мне нравится. Но люди, наделенные такой внутренней силой, - большая редкость. Он предан одной идее, она целиком им владеет. Ни сбить, ни увести его в сторону невозможно. Все у него подчинено одному - революции. Хотя саму суть революции мы с ним понимаем по-разному. Он хочет весь мир загнать в какой-то монастырь...

- А себе оставляет в нем роль игумена? - не удержался я, не скрывая иронии.

- Вы не ошиблись, - согласился Ботев. - Он революционер, но не демократ. Произойди революция, он будет стремиться захватить власть в свои руки и легко превратится в диктатора.

- И вы нашли с ним общий язык? - упрекнул я Ботева.

- Нечаев помог мне понять свое предназначение, - задумчиво сказал Ботев. - В беседах с ним я понял, что политика и поэзия мало совместимы. Революция требует напряженного, кропотливого труда и трезвого рассудка, а поэзия дает волю чувствам. Народные восстания возглавляют политики, а не поэты. Болгария нуждается в освобождении и преобразованиях. И для того чтобы это произошло, нужно изо дня в день вести разъяснительную работу в народе, создавать подпольные организации, собирать вооруженные отряды. Только тогда добьешься результата.

- Но ведь революция - это поэзия!

- Для тех, кто хочет читать о ней книги, а не делать ее собственными руками.

- И вы отказываетесь от поэзии?

- Ради освобождения родины.

Трудно было представить себе человека более поэтичного и впечатлительного, чем Ботев. Но он сознательно отрекался от поэзии, и делал это в соответствии со своим пониманием высшей цели.

- Ради освобождения родины человек должен быть готов к любым жертвам, продолжал Ботев. - Счастье не приходит само, его завоевывают. Смешно выглядело бы, если борец за свободу отказался бы возводить баррикаду, чтобы не затоптать цветы. Пойдемте!