Ал Разумихин - Короткая жизнь

Мы миновали дом с высокими окнами и подошли к постройке куда более скромной. Через просторные прохладные сени вошли в невеселую темноватую комнату.

- Мое обиталище.

Невеселую... Я не оговорился. Комната напоминала суровую монастырскую келью: пусто и неуютно, узкая кровать, стол и стул, один-единственный стул более чем спартанская обстановка. Разве что под окном сложенные стопками книги и в углу пачки старых газет.

Впрочем, прежнее жилище Ботева в Бухаресте, как и его квартира в Браиле, выглядели не лучше - никаких лишних вещей, только самое необходимое.

Он склонился над одной кипой газет, принялся их перебирать, вытянул какой-то номер.

- Прочтите, - сказал он, протягивая мне газету. - Вот эта статья написана после разгрома Парижской коммуны. В ней - мои взгляды на революционный процесс, ответ лицемерам, проливающим слезы над своими утерянными сокровищами. Вся европейская пресса подняла тогда истошный вопль по поводу разрушений, нанесенных Парижу восставшими рабочими. Смешной плач! Прочтите!

...Буквально спустя, может быть, дня два или три состоялась еще одна встреча с Ботевым. В тот день, поистине необычный не для меня одного день, я рано проснулся. Утро только вступило в свои права. Я проснулся с легкостью на душе и предвкушением еще одного светлого безоблачного дня.

Встать я, однако, медлил. Приятно было понежиться в теплой постели. Я сладко потянулся и, повернувшись на другой бок, вновь принялся было дремать, как услышал приятный голос:

- Довольно сибаритствовать! А я-то думал, он давно уже помогает своей Величке по хозяйству.

Веселый и удивительно элегантный, передо мной стоял прифранченный Ботев.

- Почему моей? - спросил я и шутливо упрекнул гостя: - Право, у вас дурные мысли.

- Почему же дурные? - возразил Ботев. - Я же вижу, как смотрите вы на Величку и как стреляет она в вас глазами.

Он не продолжал, а я не хотел говорить о Величке даже с Ботевым.

- Зашел за вами, утро чудесное, предлагаю пройтись со мной по городу, объяснил он свой приход.

Но я сразу почувствовал, что зашел он неспроста.

- А куда? - поинтересовался я, пытаясь проникнуть в скрытый смысл приглашения.

Но Ботев и не собирался от меня таиться.

- Хочу познакомить вас с одним человеком. Даю на сборы пять минут.

Я сбегал в сени, ополоснул лицо холодной водой, по пути захватил с кухни кувшин с простоквашей. Мы с Ботевым выпили по стакану и через пять минут очутились на улице.

- Знаете, куда мы идем? - с хитрой улыбкой обратился ко мне Ботев.

- К Каравеловым! - воскликнул я, не задумываясь.

Где еще мог находиться любой примечательный человек, с которым надлежало познакомиться?

Мы прошли через типографию, постучали в дверь столовой (или горницы, как называл ее Ботев) и вошли к Каравеловым. В комнате находились Любен, Наташа и третий, ранее никогда не виденный мною человек.

Незнакомец и Ботев сделали движение друг к другу, мне подумалось, они сейчас обнимутся, но они обменялись лишь крепким рукопожатием.

- Прибыл? - негромко, но необычно радостно спросил Ботев.

- Прибыл, - как-то многозначительно подтвердил незнакомец.

Любен тоже улыбчиво смотрел на незнакомца.

- По этому случаю...

Но Наташа уже разливала вино.

Ботев поднял стакан.

- Будь здрав, - произнес он, обращаясь к незнакомцу.

- Будем, - ответил тот.

Мы выпили, сели.

- Познакомься, - сказал Ботев гостю и перевел глаза на меня. - Москвич, друг Аксакова, приехал сюда по зову своего славянского сердца.

Я смутился, я не был другом Аксакова, и вообще это звучало слишком торжественно.

Незнакомец приподнялся и протянул мне руку.

- Васил, - коротко назвался он.

- Васил Левский, - пояснил Ботев. - Он только что оттуда.

Мне не надо было объяснять - откуда. Левского не забывали в Бухаресте, болгарские эмигранты отзывались о нем с неподдельным уважением, хотя имя его всегда произносилось осторожно и вполголоса. Я слышал, что Левский в течение двух последних лет готовит народное восстание, что действует он в самой Болгарии, что он неуловим и вездесущ и что с каждым днем все чаще и чаще одно его имя становится призывом к действию. Для болгар Левский был не просто человеком, а человеком-знаменем, таким же, каким был для итальянцев Гарибальди. Я с нескрываемым интересом принялся рассматривать нового знакомого.

Среднего роста, стройный, он напоминал тонкий стебель камыша. Русоголовый и белокожий, с лицом, украшенным рыжеватыми усами, он проигрывал рядом с высоким и сильным Ботевым.

Левский тоже рассматривал меня. И чем дольше он смотрел на меня своими синими глазами, тем в большее замешательство я приходил.

Ботев с первого взгляда отыскивал в каждом человеке что-то хорошее. По-моему, он даже был склонен преувеличивать положительные людские качества. Ботев, да позволено мне будет так выразиться, романтизировал людей. А сидящий сейчас напротив меня Левский смотрел пытливо и спокойно. Это был взгляд реалиста, отлично все замечающего и трезво взвешивающего особенности привлекшего его внимание человека.

Неожиданно Левский усмехнулся:

- Так куда же вас влечет ваше сердце?

В его вопросе мне послышалась ирония. Похоже было, что он не любит красивых слов и не привык судить людей по одним словам.

Я смешался еще сильнее.

- Павел Петрович помогает нам в меру своих возможностей, - ответил вместо меня Ботев. - У него есть небольшие средства, и он даже субсидирует нас...

Левский еще раз внимательно на меня поглядел.

- Что ж, того, кто дает деньги и вооружает болгарский народ, можно считать болгарским патриотом, - задумчиво произнес он. - Иногда это даже важнее, чем самому стрелять по врагу.

Любен снова потянулся к бутыли с вином, но Левский предупредительно поднял руку.

- Погоди, сперва поговорим, потом мне надо отоспаться.

Только тут я обратил внимание, какой у Левского изможденный вид: щеки ввалились, бледное лицо отсвечивает нездоровой небесной голубизной.

Серьезный человек только что приехал, не успел даже отдохнуть с дороги, а его на тебе, знакомят с кем-то, не представляющим для него никакого интереса. Хотя в том не было моей вины, меня привел Ботев, должно быть, очень уж ему не терпелось показать мне Левского.

Тут мне на помощь пришла Наташа. Мягкая и добрая, она во многих случаях проявляла и находчивость, и такт, а в случае необходимости и волю.

- Павел Петрович, кстати, - сказала она, - только вчера доставили с оказией свежие газеты из Женевы. Я сразу подумала о вас. Поможете мне разобраться?

Она увела меня в кабинет Любена, и я занялся там не столько разбором почты, сколько чтением новостей.

Вскоре Наташа оставила меня, у нее всегда было множество дел.

Отвлек меня от чтения Ботев.