Николай Лейкин - Актеры-любители

— Кажется, со мной. Вѣдь я играю вашего жениха.

— Ну, въ такомъ случаѣ маменька увидитъ на репетиціи и не позволитъ мнѣ играть. Вы помните, что она давеча сказала?

— Ну, на репетиціи мы не будемъ цѣловаться. Пропустимъ. А ужъ за то какъ я васъ въ спектаклѣ чмокну!

— Маменька и спектакль можетъ остановить, Вы не знаете ее.

— Ну, спектакль-то она не остановитъ.

— Послушайте, Виталій Петровичъ, вы ужъ, пожалуйста, сдѣлайте какъ-нибудь безъ поцѣлуевъ, а то я откажусь отъ роли.

— Да я шучу, шучу. Я и самъ не знаю, есть-ли въ пьесѣ «На Пескахъ» поцѣлуи.

— А ежели будутъ, то вы ужъ, пожалуйста, обойдите какъ-нибудь.

— Обойти? Помилуйте… Да за что-же вы хотите лишать счастія человѣка!

— Да какое-же тутъ счастіе?

— Какое? Да я давно добиваюсь этого счастія. Брежу имъ. Вижу его и во снѣ и на яву.

— Пожалуйста, пожалуйста, не говорите глупостей, отвѣчала Люба, а сама такъ и зардѣлась. — Да вѣдь и вообще на сценѣ цѣлуются не настоящимъ манеромъ, а такъ, для вида.

— Ну, а я буду цѣловать самымъ настоящимъ манеромъ.

— Хорошо, что сказали. Значитъ, когда вы подойдете ко мнѣ на сценѣ, то я возьму да и отвернусь отъ васъ.

— Не отвернетесь. Я сразу васъ обхвачу.

— Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ: ежели маменька что-нибудь на репетиціи замѣтитъ, то этой роли мнѣ ужъ не играть.

— А вы маменьку на репетицію не берите. Зачѣмъ маменькѣ на репетиціи быть? Маменьки на репетиціяхъ вообще народъ зловредный.

— Какъ это хорошо съ вашей стороны такія слова!..

— Да конечно-же. Я вообще глубоко уважаю маменекъ тамъ, гдѣ онѣ должны быть, но на репетиціяхъ спектаклей онѣ только мѣшаютъ. — Что вашъ папаша? спросилъ Плосковъ.

— Ахъ, да… Папаша насилу отпустилъ меня на репетицію. Онъ вообще противъ спектаклей.

— Да, да… Родители вообще, какъ мужскаго пола, такъ и женскаго, — для спектаклей народъ зловредный.

— Мой папаша знаетъ вашего папашу, заявила Люба.

— Еще-бы… Мой отецъ дѣлаетъ большія дѣла на биржѣ. Вѣдь вы въ своемъ домѣ живете? Это вашъ домъ, гдѣ я сегодня былъ? вдругъ ни съ того, ни съ сего спросилъ Плосковъ.

— Въ своемъ.

— Большой домъ. Онъ сколько дохода приноситъ?

— Право, я не знаю.

— Доходъ долженъ быть хорошъ. Въ первомъ этажѣ два магазина должны сдаваться каждый ужъ бѣдно, бѣдно за тысячу двѣсти рублей въ годъ. Вѣдь у васъ кажется, и на дворѣ два флигеля?

— Три.

— Вотъ видите… Даже три. Домъ въ четыре этажа. И флигеля въ четыре этажа?

— Тоже въ четыре. Но у насъ есть еще домъ.

— Второй? Гдѣ? Большой?

— Такой-же, какъ и тотъ, который вы видѣли.

— Скажите на милость, а я не зналъ. Вотъ про лавки я слышалъ. У васъ двѣ лавки въ рынкѣ?

— Четыре.

— Четыре… протянулъ Плосковъ. — Ого! А сколько у вашего папаши дѣтей?

— Я, братъ-гимназистъ и двое маленькихъ.

— Васъ-то я знаю и вашего брата гимназиста знаю, потому что вы бывали въ «Озеркахъ» на музыкѣ и на танцовальныхъ вечерахъ, а вотъ вашихъ маленькихъ… Братья или сестры?

— Одинъ братъ и одна сестра. Та еще очень маленькая. Только азбукѣ учить начали.

— Выростетъ большая, все равно невѣста будетъ. Васъ четверо и у вашего папаши четыре лавки. Стало-быть, каждому по лавкѣ, а два дома пополамъ.

— У маменьки есть тоже домъ, только тотъ маленькій, на Петербургской сторонѣ, разсказывала Люба.

— Господи! Да сколько у васъ имущества-то! проговорилъ Плосковъ и даже весь вспыхнулъ. — И дача ваша, на которой вы жили?

— У насъ двѣ дачи. Одна въ Озеркахъ, на которой мы жили, а другая въ Лѣсномъ. Та папенькѣ за долгъ досталась. Потомъ есть лѣсъ, и много лѣсу. Это ужъ въ Новоладожскомъ уѣздѣ…

— Те-те-те… издалъ звукъ Плосковъ и прибавилъ: — ну-съ, разумѣется, вамъ ужъ и приданое опредѣлено? Ужасно глупый этотъ обычай давать за дѣвушками приданое. Словно онѣ… Дико, дико…

— Конечно, дико, согласилась Люба. — А вы посмотрите-ка хорошенько: безъ приданаго дѣвушкѣ какъ трудно замужъ выдти!

— Это опять отъ дикости. Нѣтъ, ужъ ежели кто любитъ… Какое у васъ, Любовь Андреевна, прелестное колечко на пальчикѣ.

— Рубинъ, брилліантъ, изумрудъ и сапфиръ… Это мнѣ папа въ день рожденія подарилъ.

— Покажите-ка…

Люба протянула Плоскову руку. Тотъ взялъ ее за пальцы и крѣпко пожалъ ихъ. Она вся вспыхнула и слегка вырвала руку.

— И прелестная бѣленькая, маленькая ручка достойна колечка, прибавилъ онъ и полушутя, полусерьезно опять спросилъ:- Такъ сколько-же за вами этого варварскаго приданаго? Лавка, полъ-дома, дача, пожалуй…

— Право, я не знаю. Объ этомъ разговора не было, отвѣчала Люба, подумала, вспомнила сегодняшній разговоръ съ матерью и спросила: — А вы сколько жалованья въ банкѣ получаете?

— Я-то?.. проговорилъ Плосковъ и замялся. — Жалованье у меня не велико, но мы получаемъ хорошія награды послѣ новаго года. — Потомъ мы предугадываемъ биржевой курсъ бумагъ и играемъ на биржѣ. Въ банкѣ часто вообще бываетъ такъ, что курсъ впередъ извѣстенъ. Потомъ мой отецъ опытный маклеръ. Да… это бываетъ иногда очень выгодно.

— Ну, а жалованья-то все-таки сколько-же получаете? допытывалась Люба.

— Двѣсти рублей… Но жалованье наше нельзя считать. Главное — награда и игра на биржѣ, отвѣчалъ Плосковъ. — Ничего… Намъ жить можно. У васъ ужъ, поди, и брилліанты приданые есть? спросилъ онъ опять.

— Нѣтъ, брилліантовъ еще пока не покупали.

— А шуба, шуба… Традиціонная купеческая чернобураго лисьяго мѣха ротонда, крытая бархатомъ?

Онъ усмѣхнулся.

— Тоже еще не покупали.

Часовъ въ двѣнадцать актеры-любители начали расходиться отъ Кринкиныхъ, сговорившись о днѣ репетицій. Уходили всѣ разомъ. Любу дожидалась въ прихожей горничная. Горничная хотѣла подать Любѣ пальто, но Плосковъ вырвалъ его у ней и самъ подалъ Любѣ. Во время надѣванія пальто онъ ухитрился незамѣтно чмокнуть Любу въ ручку. Та вспыхнула, но ничего не сказала. Выйдя на подъѣздъ, Плосковъ усадилъ Любу на извощика рядомъ съ горничной, а самъ на другомъ извощикѣ поѣхалъ провожать ихъ и, проводивъ до дома, при прощаньи крѣпко пожалъ ручку Любѣ.

Дарья Терентьевна еще не спала и дожидала Любу; когда та вернулась отъ Кринкиныхъ. Дарья Терентьевна встрѣтила ее въ прихожей. — Ну, что? Какъ? Разсказывай… начала она, цѣлуя дочь.

— Да вотъ узнала, что вы приказывали. Двѣсти рублей онъ жалованья въ банкѣ получаетъ. Двѣсти рублей въ мѣсяцъ и кромѣ того, говоритъ, награды хорошія… отвѣчала та.

— Фу ты пропасть! Да ты про кого? вытаращила глаза Дарья Терентьевна.

— Да про Виталія Петровича. Сами-же вы велѣли спросить, сколько онъ жалованья получаетъ.

— Да вѣдь я тебѣ сказала вообще, сказала только къ слову, что ежели за тобой какой-нибудь молодой человѣкъ ухаживаетъ, то ты должна стараться узнать, сколько онъ жалованья получаетъ, а ты ужь сейчасъ — и на поди!