Николай Лейкин - Деревенская прелестница

— Ну, онъ и дастъ вамъ, когда вернется, а мы не дадимъ.

— Позвольте-съ… Да вѣдь я его виночерпій. Если на мнѣ такой чинъ…

— Вы куда это? — крикнула ему вслѣдъ Клавдія. — Нашивая на юбку кружево, и приказала Сонѣ ставить самоваръ.

Перешеевъ умолкъ и продолжалъ кряхтѣть, тяжело вздыхая по временамъ и держась за бока, какъ-бы ощущая въ нихъ боль. Наконецъ, онъ закурилъ папироску и нервной походкой алкоголика вышелъ изъ избы.

— Вы куда это? — крикнула ему вслѣдъ Клавдія. — Вы смотрите, не подвѣсьтесь у насъ подъ навѣсомъ. А то хлопотъ надѣлаете.

Но Перешеевъ ничего не отвѣчалъ.

— Вотъ оно вино-то до чего доводитъ! — съ соболѣзнованіемъ вздохнула Соня. — Спаси Господи и помилуй всякаго! Я вотъ всегда за нашего тятеньку боюсь. Как-бы съ нимъ чего не случилось. Помнишь, вѣдь разъ хмельной бросился онъ въ рѣчку, — обратилась она къ сестрѣ.

Черезъ четверть часа сестры сидѣли за самоваромъ. Клавдія продолжала нашивать кружева. Заскрипѣло крыльцо и по ступенямъ кто-то стучалъ сапогами.

— Вонъ онъ… Не подвѣсился… Обратно идетъ… — сказала Клавдія и улыбнулась.

На это былъ не Перешеевъ. Это былъ заводскій приказчикъ Ананій Трифоновъ. Онъ стоялъ въ дверяхъ, держалъ въ рукахъ картузъ и бумажный тюрикъ и кланялся.

— Чай да сахаръ, умницы… Клавдіи Феклистовнѣ особенное почтеніе. Все-ли въ добромъ здоровьѣ изволите быть? — спрашивалъ онъ.

Клавдія сморщилась и отвѣчала:

— А вамъ какое дѣло?

Приказчикъ улыбнулся.

— Вижу, что сегодня Клавдія Фекилстовна на работу не изволили выдти, ну, я, какъ начальство и счелъ долгомъ… — проговорилъ онъ.

— Это вы-то начальство? — засмѣялась Клавдія. — Не считаю я васъ своимъ начальствомъ.

— А то какъ-же-съ? Я приказчикъ, поставленъ на заводѣ старшимъ надъ рабочими.

— Я порядовщица… Я на задѣльной платѣ — хочу работаю, хочу не работаю, и вовсе вамъ до меня дѣла нѣтъ. Да-съ… Такъ вы и знайте. Вы зачѣмъ-же собственно пришли-то?

— Единственно ради того руководства, чтобъ навѣстить васъ и узнать о вашемъ драгоцѣнномъ здоровьѣ, Клавдія Феклистовна.

— Напрасно безпокоились. Это совсѣмъ даже не подходитъ и довольно странно.

Приказчикъ переминался съ ноги на ногу и спросилъ:

— Присѣсть можно?

— Садитесь, коли пришли. Не могу-же я васъ гнать, — отвѣчала Клавдія.

— Позвольте прежде угощеніе сдѣлать. Я съ гостинцемъ пришелъ.

Приказчикъ положилъ на столъ тюрикъ.

— Что это такое? — кивнула Клавдія на тюрикъ.

— Вашъ любимый фруктъ-съ… Подсолнухи…

— Онъ мой любимый фруктъ только тогда, когда я его на свои покупаю. А если ужъ хотите преподносить угощеніе, то могли-бы принести что-нибудь получше.

— И еще есть-съ… Карамель… Къ чаю отлично.

Приказчикъ вынулъ изъ кармана маленькую жестяную коробочку и положилъ ее тоже на столъ.

— И это угощеніе только на пятіалтынный! — воскликнула Клавдія.

— Теплая душа моя вамъ въ придачу, Клавдія Феклистовна. Душа и сердце.

Приказчикъ почесалъ лысину, потеребилъ клинистую свою бородку и сѣлъ съ столу.

— Не надо мнѣ ни вашей души, ни вашего сердца. Изъ нихъ шубы себѣ не сошьешь, — сурово сказала Клавдія и прибавила, обратясь къ сестрѣ:

— Принеси сюда, Соня, еще чашку и налей ему чаю.

— Благодарю покорно, Клавдія Феклистовна, — проговорилъ приказчикъ, и когда Софья скрылась въ другой комнатѣ, протянулъ къ Клавдіи руку, осклабился въ улыбку и восторженно прошепталъ:- Бутонъ! Изсушили вы меня, душистый бутонъ!

Клавдія ударила его по рукѣ и сердито произнесла:

— А вотъ за это не только что чаемъ поить, а и совсѣмъ вонъ выгоню! Прошу вашихъ рукъ не распространять.

Приказчикъ опѣшилъ и умолкъ, Соня вернулась съ чайной чашкой и налила ему чаю. Клавдія покосилась на приказчика и сказала:

— Пейте-ка, въ самомъ дѣлѣ, скорѣй чай, да уходите, куда знаете. Нечего вамъ здѣсь дѣлать.

— Сейчасъ уйду, Клавдія Феклистовна. Не извольте только сердиться.

Приказчикъ налилъ чай на блюдечко, торопился его пить и жегся. Наконецъ, онъ опрокинулъ чашку на блюдечко кверху дномъ и произнесъ:

— Удивляюсь, за что такая жестокость съ вашей стороны! Я къ вамъ всей душой и даже, можно сказать больше…

— Просто не желаю съ вами знаться и прошу къ намъ не ходить, — отчеканила Клавдія.

— Удивительно, за что такая неучтивость… А между тѣмъ, вы изволили замѣтить, что при пріемкѣ отъ васъ кирпича-сырца я даже и полусотни у васъ иногда не забраковалъ.

— Такъ и надо, потому что брака у меня никогда нѣтъ.

— Ну, какъ не быть браку! И, наконецъ, могу вамъ кое что сказать: при пріемкѣ отъ васъ сырца, я могу такое руководство содержать, что даже припишу въ вашу пользу тысячу-другую, только-бы вы были къ намъ ласковы.

— Да ужъ слышала, слышала! — возвысила голосъ Клавдія.

— А за двѣ-три тысячи лишняго кирпича вамъ изъ конторы получить никогда не лишнее.

— Боже мой, какъ вы мнѣ надоѣли! — закричала Клавдія, вскакивая изъ-за стола. — Уходите вонъ сейчасъ. Пожалуйста уходите.

— Если желаете — извольте. Прощенья просимъ, Клавдія Феклистовна.

Приказчикъ тяжело вздохнулъ, хлопнулъ себя картузомъ по бедру и удалился.

— Каковъ! — воскликнула Клавдія послѣ ухода приказчика. — Ну, ужъ на этого Анашку я нажалуюсь Флегонту Иванычу. Пусть онъ его хорошенько проберетъ. Браку при пріемкѣ онъ у меня никогда не дѣлаетъ… Ахъ, онъ свиное рыло! Ахъ, онъ козлиная борода! Да какъ онъ смѣетъ у меня что-нибудь браковать!

И Клавдія долго не унималась, расточая брань по адресу приказчика.

Вечеромъ въ избѣ Феклиста Герасимова Собакина опять былъ пиръ. Охотники охотились до сумерекъ, принесли какія-то три птицы и велѣли ихъ ощипать и изжаритъ. Поваромъ взялся быть Перешеевъ, вытрезвившійся въ отсутствіе Швыркова и Шнеля. Его опохмелили стаканчикомъ, подвязали ему передникъ, на голову надѣли колпакъ, сдѣланный изъ носового платка, и заставили стряпать. Кромѣ птицъ, жарили грибы, принесенные охотниками изъ лѣса. Съ восьми часовъ вечера охотники выставили на столъ холодныя закуски и водку и въ ожиданіи жаркого и грибовъ все прикладывались къ рюмочкѣ и жевали соленья. Перешеевъ умолялъ, чтобъ ему поднесли второй стаканчикъ, но ему объявили, что пока жаркое и грибы не будутъ готовы, ни водки, ни вина онъ не получитъ. Феклистъ и Клавдія присутствовали тутъ-же. Феклистъ былъ пьянъ, не садился, курилъ господскіе окурки папиросъ и разсказывалъ о какой-то удивительной собакѣ, которая сама у дверей въ колокольчикъ звонилась, водку пила и очень обожала соленые огурцы и кислую капусту. Клавдія и на этотъ разъ вина не пила, не взирая на всѣ увѣщеванія Швыркова, и говорила ему тихо:

— Надо заслужить прежде съ вашей стороны. Вы прежде заслужите, а потомъ и просите, чтобъ съ вами пили. Вотъ въ слѣдующій разъ обѣщанный бѣличій мѣхъ привезите, тогда и другой разговоръ будетъ.