Николай Лейкин - Деревенская прелестница

— Да вѣдь ужъ это дѣло рѣшенное, что я привезу. Вѣдь я обѣщалъ, — отвѣчалъ Швырковъ.

— Рѣшенное да неисполненное. А вы прежде привезите.

За столъ она, впрочемъ, сѣла, когда поспѣли жаркое и грибы, и стала ихъ ѣсть, но вдругъ въ окошко съ улицы раздался стукъ.

— Боже мой! Неужели опять учитель? — подумала Клавдія, но изъ-за стола не поднялась.

Стукъ повторился. Барабанили по стеклу. Клавдія подозвала сестру и сказала:

— Соня, выйди на улицу. Посмотри, кто стучитъ.

Соня вышла изъ избы и черезъ минуту вернулась.

— Флегонтъ Ивановичъ стучитъ, — шепнула она Клавдіи. — Проситъ, чтобы ты къ нему вышла.

«Вотъ наказаніе-то!» мысленно проговорила Клавдія и, вставъ изъ-за стола, незамѣтно вышла на улицу.

— Что за пиръ у васъ? — бросился къ ней Флегонтъ Ивановичъ. — Эѳіопскія морды какія-то за столомъ сидятъ.

— Охотники къ тятенькѣ пріѣхали. Они съ утра здѣсь. Не могу-же я ихъ гнать, — отвѣтила Клавдія.

— Ахъ, Клавдюша, Клавдюша! А говорила еще, что одного меня будешь любить!

— Да я и люблю тебя одного.

— Такъ зачѣмъ-же ты рядомъ съ этимъ Іудой-то сидишь? Я въ окно видѣлъ даже, какъ онъ тебя по спинѣ хлопалъ, а ты ему улыбки разныя…

— Ну, ужь улыбокъ-то ты не видалъ. Врешь.

— А я было къ тебѣ разлетѣлся. Можно? — задалъ вопросъ Флегонтъ Ивановичъ.

— Нельзя сегодня. Они всѣ трое ночевать останутся.

— Даже ночевать! Тьфу ты пропасть! Ты, Клавдюша, себя соблюдай пожалуйста.

— Ну, къ троимъ приревновалъ! Вотъ дуракъ-то! Вѣдь ихъ трое.

— Да мало-ли что трое! Ну, что-жъ мнѣ теперь дѣлать? Я ночь не засну.

— Ахъ дуракъ! Вотъ дуракъ.

— Да что дуракъ! Съ сердцемъ-то ничего не подѣлаешь. Нельзя-ли, Клавдюша, мнѣ къ тебѣ въ твою комнату въ окошко сейчасъ влѣзть? Вѣдь они не въ твоей комнатѣ сидятъ.

— Выдумывай еще что-нибудь! Ну, ступай и спи спокойно. Завтра утромъ увидимся. Завтра утромъ я выйду на работу, — сказала ему Клавдія.

— Да вѣдь до утра-то сколько ждать! Пусти меня, Клавдюша, въ окошко, да и запри въ своей комнатѣ. Я буду смирно сидѣть, — упрашивалъ Флегонтъ Ивановичъ.

— Уходи, уходи. Вѣдь ты просишь невозможнаго.

— Ахъ, Клавдюша! А я въ лодкѣ пріѣхалъ и три бревна и шесть досокъ вамъ на поправку избы привезъ: двѣ двухдюймовыя и четыре дюймовыя.

— За это спасибо. Умнища, паинька… И я тебя даже сейчасъ поцѣлую. А только уходи, голубчикъ. Уходи и не путайся здѣсь подъ окнами.

Клавдія взяла Флегонта Ивановича за руку, притянула его къ себѣ, обняла другой рукой и поцѣловала.

— Какъ-же съ лѣсомъ-то? Вѣдь его надо убрать съ рѣки. Онъ съ нашими мѣтками, сказалъ — тотъ.

— Тятенька-то у насъ сейчасъ пьянъ. Ну, да онъ раннимъ утромъ уберетъ. Онъ рано встаетъ. Ему съ охотниками завтра утромъ на охоту идти. Не безпокойся, уберемъ. Ну, прощай! Спасибо тебѣ. Уходи.

Флегонтъ Ивановичъ взялъ Клавдію за руку и тяжело вздохнулъ.

— Страдалецъ я! Цѣлую ночь страдать… — проговорилъ онъ, досадливо перевернулъ фуражку со лба на затылокъ и зашагалъ по улицѣ.

Клавдія вернулась въ избу. Швырковъ и Перешеевъ были уже пьяны. Перешеевъ лежалъ внизъ лицомъ на лавкѣ. Швырковъ клевалъ носомъ. Шнель былъ трезвъ и слушалъ разсказъ Феклиста, какъ разъ ему попалась въ капканъ лисица, перегрызла свою заднюю ногу, которую ей придавило капканомъ, оставила eе и убѣжала.

— На утро прихожу смотрѣть — глядь: одна задняя нога въ капканѣ, - повѣствовалъ коснѣющимъ языкомъ Феклистъ. — Одна нога.

Клавдія посидѣла минуть пять съ компаніей и сказала:

— Ну, мнѣ завтра въ шесть часовъ утра на заводъ на работу, такъ я спать пойду. Поклонъ честной компаніи.

Она поклонилась въ поясъ и направилась къ себѣ въ комнату.

— Стой! Стой! Клавдюшка, стой! Куда ты шкура? — остановилъ ее отецъ. — Прежде всего надо господамъ охотникамъ постели постлать.

— И безъ меня постелете. Вонъ Соня все сдѣлаетъ, — отвѣчала Клавдія.

— Ахъ, лѣнивая тварь! Какъ ты смѣешь господъ не уважать? Господа мои благодѣтели, а ты ихъ не уважаешь и не предпочитаешь! Давай сейчасъ простыни имъ.

— Мнѣ простыни не надо. У меня своя есть, — заявилъ Шнель.

— Тогда давай Кондратью Захарычу.

— Простыню возьмите, отвѣчала уже изъ своей комнаты Клавдія и черезъ минуту протянула ее въ щель двери, но простыни никто не бралъ.

Соня разстилала войлоки на лавкѣ, а Феклистъ разсказывалъ компаніи, какъ онъ руками поймалъ зайца, запутавшагося въ картофельной ботвѣ.

— Да возьмите-же простыню-то! — раздраженно закричала Клавдія.

Къ двери подскочилъ Шнель и взялъ простыню, но прочь не отошелъ.

— Клавдія Феклистовна, можно къ вамъ на четверть часика? — тихо спрашивалъ онъ. — Я только пока всѣ улягутся, а то ужъ очень противно съ пьяными сидѣть.

— Нѣтъ, нѣтъ. Нельзя, — откликнулась Клавдія.

— Только на десять минутъ.

— Ни на полъ-минуты.

— Жалко. А я, кромѣ того, хотѣлъ сказать вамъ пару чувствительныхъ словъ.

— Не желаю слушать.

— Какая вы жестокая!

— А ужъ какая есть. Ну, уходите, уходите… Я спать ложусь.

— Я васъ хотѣлъ спросить, кромѣ того, насчетъ подарочка, который хочу вамъ сдѣлать.

— Послушайте… Да зачѣмъ вы въ щель-то смотрите. Вѣдь я раздѣваюсь. Я тятеньку крикну.

— Ну, ухожу, ухожу… Прощайте, мой ангелочекъ. Пріятныхъ сновидѣній.

Клавдія не отвѣчала и загасила у себя въ комнатѣ лампу.

Черезъ полчаса въ избѣ всѣ спали, кромѣ Сони. Она возилась около стола и прибирала посуду.

Было около семи часовъ утра. Утро было туманное. Солнце свѣтило какъ сквозь молоко сильно разбавленное водой. Трава была мокрая, доски на кирпичномъ заводѣ, на которыя порядовщицы складывали только что сейчасъ сдѣланный кирпичъ, были также влажныя. Туманъ садился сыростью и на одежду порядовщицъ. Вотъ у Клавдіи ситцевый головной платокъ совсѣмъ сдѣлался мокръ, а она едва полчаса работаетъ. Быстро мелькаютъ ея полныя руки въ рукавахъ, засученныхъ по локоть. Руки эти опускаются къ кучѣ полужидкой глины, отнимаютъ отъ нея кусокъ, поднимаютъ на столъ къ формѣ, кладутъ ее въ форму, притискиваютъ крышкой и наконецъ выкладываютъ изъ формы кирпичъ на доску или полку, какъ ихъ принято называть на заводѣ. Выкладывается кирпичемъ-сырцомъ первая полка, за ней вторая, за второй третья и т. д. Движенія Клавдіи автоматичны. Лишь изрѣдка поправитъ она платокъ, съѣхавшій на лобъ при наклоненіи туловища, лишь. изрѣдка она поддернетъ линючую ситцевую юбку, складкой приподнятую у таліи завязками грубаго холстиннаго передника. Клавдія работаетъ на заводѣ у своего стола одна. Около нея почти нѣтъ столовъ другихъ порядовщицъ. Другія порядовщицы работаютъ на довольно большомъ разстояніи. Клавдія на заводѣ почти ни съ кѣмъ изъ женщинъ не сходится. Да и товарки по заводу не расположены къ ней. Онѣ завидуютъ ея красотѣ, ея нарядамъ, въ которыхъ она показывается въ праздникъ въ церкви, ея вліянію на заводѣ на приказчика, на хозяйскаго племянника, которые преклоняются передъ ней. Да и всѣ мужчины на заводѣ какъ-то почтительно осклабляются, когда Клавдія проходитъ мимо ихъ. Лишь только стоитъ ей показаться, какъ вѣчная ругань, царящая среди рабочихъ, умолкаетъ, крѣпкія слова не произносятся и въ догонку ей доносятся только восклицанія восторга, въ родѣ: «эка миндалина-то! А и краля-же писанная, быкъ ее заклюй!» и т. п. Женщины на заводѣ сначала даже заискивали у Клавдіи всячески, но когда изъ этого ничего не вышло и Клавдія ни съ кѣмъ не сошлась, всѣ онѣ встали передъ ней на враждебную ногу.