Федор Решетников - Ставленник

— Пошла прочь! — сказал ей отец.

— Там, папа, очень душно.

— Вечно ты у окна торчишь! Пошла, тебе говорят! — Дочь ушла. Вошли в четвертую комнату. Там играли дети. Мальчик двенадцати лет возил по комнате с мальчиком пяти лет деревянного коня, девушка тринадцати лет сажала на коня куклу.

— Пошли прочь! Я вас, гадины! — Дети присмирели.

— Вам говорят? Вася, останься. — Дети ушли.

— Вот тебе новый учитель… Смотри, слушайся его. А вы, если он будет шалить, так на колени и ставьте, и пусть он, негодяй, до моего прихода на коленях стоит. — Благочинный ушел, и вскоре, вернувшись, взглянул в щелку дверей и ушел назад.

Егору Иванычу неловко сделалось быть учителем в доме благочинного, и притом учителем в первый раз. Он хотел учить крестьян, а не детей подобных родителей. Василий сначала робел, утирая рукавом свой нос, щипал рубашку и пялил с любопытством глаза на нового учителя, но когда новый учитель заговорил с ним, он стал отвечать резко, с некоторою важностью.

— Вы давно учитесь? — спросил его Егор Иваныч.

— А вам на что?

— Мне хочется знать потому, чтобы легче было заниматься с вами,

— Я первую часть грамматики прошел.

— Кто с вами занимался?

— Отец Петр Иваныч.

— Хороший человек?

— Мы в училище его котом прозвали.

— За что?

— А он царапается больно. Когти у него на руках острые.

— Прочие учителя каковы?

— А вы к нам в учителя?

— Я после посвящения, может быть, поступлю.

— А у вас хорошие учителя?

— У нас профессора учат. Они сами в академии учатся.

— А я в академию скоро поступлю?

— Надо прежде кончить курс в семинарии. А когда вы кончите курс там, то будете такой же, как и я.

— Неправда, неправда!.. Я нынче поступлю в академию. А вас как зовут.

Егор Иваныч сказал.

— А вы учителей любите?

— Нет.

— Учителей надо любить…

— Неправда, неправда! Они секут больно.

— А вас секли?

— А вас?

— Меня много раз секли. Прежде по три раза в день секли.

— А теперь?

— Теперь не смеют, потому что я кончил курс.

— Меня-то учителя не смеют сечь, да папаша сечет. Больно сечет…

С час Егор Иваныч протолковал с Васей об ученье. Он понравился мальчику. Они начали урок с арифметики, которую Егор Иваныч плохо смыслил.

— А у вас, Василий Антоныч, большое семейство?

— Большое. Сестра Надя — невеста…

— Чья невеста?

— Так невеста: она уже большая… Папаша ждет жениха от архиерея. Петя брат, я да сестра Танька. Сестра Александра замужем, за отцом Павлом. Злой такой. А Анна, что всех старше, та за лекарем.

Пришла жена благочинного. Поклонившись важно Егору Иванычу, она важно села на диван.

— Ну, что у вас там хорошего в губернском? — спросила она Егора Иваныча.

— Ничего; веселее здешнего.

— Ах, какая здесь скука проклятая!..

— А вы родом отколе?

— Я в губернском родилась. Отец у меня протопопом был. Знали Первушина?

— Слыхал. У нас Первушин есть профессор.

— Это дядя мой. Ну, а отец ректор каков?

Пришла дочь Надежда.

— Ты зачем?

— Мамаша, одолжите шелку!

— А ты разве весь издержала?

— Весь. — Она взглянула на Егора Иваныча; Егор Иваныч на нее глядел. Она ему понравилась, то есть ему понравилось ее лицо, платье и голос, и не понравилось то, что он заметил в ней какую-то гордость, и она, вошедши в комнату, не поклонилась ему.

Жена благочинного вышла, за ней вышла и дочь, взглянув еще раз на Егора Иваныча. До прихода благочинного их не было видно. Пришел благочинный.

— Просто смучился весь… Ну, как Вася?

— У него есть способности.

— Да, я это замечаю, только он баловник, каналья.

Стали обедать все, и к обеду пригласили Егора Иваныча. За обедом говорили о лицах губернского города. Егор Иваныч робел, руки тряслись, и он говорил невпопад. Благочинный приглашал его выпить рюмку наливки, он отказался, говоря, что он ничего не пьет.

Когда Егор Иваныч стал прощаться с благочинным, то сказал ему:

— Я, отец благочинный, осмеливаюсь побеспокоить вас: мне нужна невеста, а я не знаю, где высватать.

— Уж не на моей ли дочери вы хотите жениться? — спросил тот, улыбаясь.

Егору Иванычу стало стыдно. Он ничего не мог ответить.

— Впрочем, я подумаю.

— Могу я надеяться?

— Завтра я вам скажу ответ.

«Нужно быть только смелым, все будет хорошо. Ищите и обрящете, толцыте, и отверзется вам… Теперь все дело обделано», — думал Егор Иваныч, придя домой.

Надежда Антоновна росла и воспитывалась матерью и отцом на барский манер, с тем различием, что родители держали ее очень строго. Она не умела стряпать, а умела шить себе платья, вышивать, читать и писать. Читать светское ей запрещалось, и она доставала украдкой книги от своей сестры Анны, которая за лекарем. Дни ее шли скучно. Ее будили к обедне, в праздники она должна была идти в церковь, после того должна сесть за работу, после обеда спать, или вышивать, или читать книги духовного содержания, обучать брата Петра и сестру Татьяну; вечером, после чаю, опять что-нибудь делать. Гулять в Столешинске не в моде. Светское общество она видела только у сестры Анны, но так как лекарь женился на Анне с год и уехал в другой город, то она мало поняла обычаи этого общества, тем более общества уездной аристократии. Там, и вообще в гостях, она вела себя как богатая невеста, говорила отрывочно, не умела держать себя по-барски, не умела танцевать, говорить по-светски, но считала каждую женщину или девушку и каждого мужчину дрянью. Ей хотя и хотелось вырваться из дому куда-нибудь, но всегда делалось досадно, что она бывает в этих обществах. Начитавшись светских книг, она сначала плохо верила им, потом стала бредить о различных героях, а когда бывала в обществе светских людей, она там видела все обыкновенных — глупых — людей и ругала это общество и книги.

Ей надоела жизнь с отцом, хотелось уйти куда-нибудь. Но куда уйдешь? У отца все-таки почет. Авось жених какой-нибудь посватается. Но какой жених? Чиновников она ненавидела; военных тоже. Молодых семинаристов она видела мало… Ей хочется жениха в камилавке и с наперсным крестом.

Когда Егор Иваныч пришел домой, там кутили: Иван Иваныч, Андрей Филимоныч и Алексей Борисыч Коровин. Коровин был толстый, здоровый мужчина, с оплывшим лицом, густыми черными волосами и бородой. Он говорил октавой.

— Здравствуйте, здравствуйте! Что, по невесту приехали? — спросил его Алексей Борисыч.

— Да.

— Доброе дело, доброе дело.

Алексей Борисыч выпил. Заставили выпить и Егора Иваныча.

— А если хотите, Егор Иваныч, берите мою дочь.

— Надо еще подумать, Алексей Борисыч.

— Думают только одни немцы да индейские петухи.

— Славно сказано! — сказал Иван Иваныч, уже опьяневший.

Вечером компания отправилась к Алексею Борисычу. Он живет в своем доме, уже старом, с пятью окнами на улицу и с четырьмя комнатами и кухней. Их встретила жена его, Дарья Ивановна, худенькая, низенькая женщина.