Илья Салов - Грачевский крокодил. Первая редакция

— А не ладно такъ плати! У господъ да у купцовъ карманы что у поповъ долгогривыхъ, — много влѣзетъ, толкай знай!

— Такъ-то пожалуй доживемъ до того что и земли давать не будутъ…

— Еще бы! подхватилъ Асклипіодотъ. — И не дадутъ, съ кашей будутъ ѣсть ее.

— Что?

— Ничего, такъ, про себя!

И Асклипіодотъ хотѣлъ сказать еще что-то, но послышался колокольчикъ, а немного погодя мимо бесѣдовавшихъ промчался становой въ тарантасѣ, съ сотникомъ на козлахъ.

— Зачѣмъ становой пріѣзжалъ? спросили мужики.

— Къ отцу! отвѣчалъ Асклипіодотъ.

— Аль что случилось?..

— Случилось.

— Что такое?

— Пожаръ. Изъ колодца выкинуло и соломой тушить стали!

— Чудакъ голова! заговорили мужики.

— Голова на плечахъ, такъ и ноги въ сапогахъ! замѣтилъ Асклипіодотъ.

— Сапоги-то на тебѣ,только отцовскіе! проговорили мужики.

— Доброму вору все впору! проговорилъ Асклипіодотъ вставая съ завалинку. — Ну что же? добавилъ онъ ероша волосы. — Угощеніе будетъ или нѣтъ? Коли будетъ, такъ прочту вамъ пожалуй побаску, а нѣтъ, такъ чортъ съ вами домой пойду!..

— Поздно, пожалуй цѣловальникъ отпереть побоится!..

— Становой уѣхалъ, кого бояться-то!

— А коли отопретъ такъ пойдемъ! проговорили мужики тоже поднимаясь. — Только побаски-то твои что-то чудны больно. Кабы отецъ Иванъ послушалъ ихъ, онъ бы тебѣ матри вохры-то натеребилъ!

Асклипіодотъ захохоталъ и снова надѣвъ на бекрень фуражку сталъ вмѣстѣ съ мужиками кричатъ сидѣльцу чтобъ отпиралъ кабакъ. Послышался изнутри стукъ, показалась въ дверяхъ сонная фигура сидѣльца и всѣ вошли въ кабакъ.

Только на разсвѣтѣ возвратился Асклипіодотъ домой и не мало удивился, увидавъ своего отца укладывающимъ небольшой чемоданъ въ телѣжку запряженную парой лошадей, на козлахъ которой сидѣлъ работникъ.

— Далеко? спросилъ Асклипіодотъ отца.

Старикъ взглянулъ на сына. Онъ стоялъ предъ отцомъ въ фуражкѣ на бекрень съ растопыренными ногами и съ руками засунутыми въ карманы полосатыхъ панталонъ; сюртукъ былъ весь выпачканъ, галстукъ развязавъ.

— Асклипіодотъ! Асклипіодотъ! проговорилъ отецъ Иванъ, — Что съ тобой!

— Нѣтъ, сеіозно. Вы далеко? доспрашивалъ Асклипіодотъ.

— Далеко, мой другъ. Тороплюсь къ поѣзду чтобъ ѣхать въ Москву.

— Разгонять тоску! подхватилъ Асклипіодотъ. — Счастливый вы человѣкъ.

— Нѣтъ, мой другъ, напротивъ, я очень несчастный.

— Счастливый! Возьмите меня съ собой!…

Но отецъ Иванъ сѣдъ уже на телѣжку, простился съ сыномъ, помолился на церковь и съ глазами полными слезъ выѣхалъ со двора.

Работница разказала Асклипіодоту что отецъ Иванъ долго поджидалъ его, часто выходилъ на крыльцо; что проводивъ становаго онъ долго ходилъ по комнатѣ, тяжело вздыхалъ и плакалъ; спать не ложился совершенно, а когда стало свѣтать призвалъ къ себѣ работника и приказалъ заложитъ себѣ лошадей. Асклипіодотъ все это выслушалъ, а когда работница кончила, спросилъ:

— А xepecy хочешь?

Работница вдругъ закрыла лицо фартукомъ.

— Хочешь?

— Ну васъ, отставьте!

— Хочешь? приставалъ Асклипіодотъ.

— Отставьте, говорятъ. — Лучше ступайте да выспитесь.

— Можно и это. Иди приготовь постель.

Работница зашагала по ступенькамъ крыльца и ушла въ домъ, за ней пошатываясь послѣдовалъ и Асклипіодотъ.

Въ то же самое утро, только-что Анфиса Ивановна проснулась въ спальню къ ней вошла Домна и объявила что ночью что-то приходило въ садъ и что садовникъ Брагинъ не хочетъ болѣе жить въ такомъ страшномъ мѣстѣ и проситъ сегодня же разчесть его. Анфиса Ивановна даже обмерла со страху и не замѣтила какъ книга вывалилась изъ ея рукъ. Домну била лихорадка. Позвала Брагина. Онъ вошелъ въ комнату мрачный и нахмуренный, а болѣе всего перепуганный.

— Что такое еще случилось? чутъ не со слезами спросила, Анфиса Ивановна.

— Я и самъ не знаю что! проговорилъ Брагинъ. — Но только оставаться у васъ я болѣе не могу. Я такихъ страховъ никогда не видывалъ.

— Да что такое? говори ради Бога.

— А вотъ что. Должно-бытъ этакъ часу во второмъ ночи вышедъ я изъ своей сторожки и послышалось какъ будто кто-то идетъ по кустамъ сырени. Я стою и слушаю. — Шумъ раздавался и вмѣстѣ съ тѣмъ слышался какъ будто какой-то шепотъ, словно какъ кто шипѣлъ, и трескъ сухихъ сучьевъ. Я подумалъ себѣ: безпремѣнно крестьянскіе ребятишки пришли малину воровать либо смородину; дай думаю изловлю хошь одного. Воротился въ сторожку, обулъ валенки, взялъ дубинку и пошелъ. Около сирени остановился, слушаю: все тихо, ничего не слыхать. А ночь была темная, хоть глазъ выколи. Я пошелъ по дорожкѣ къ малинѣ, какъ вдругъ направо отъ меня что-то блеснуло. Я остановился, смотрю, а напротивъ-то меня, въ кустахъ-то, два огненныхъ глаза, да прямо такъ на меня та смотрятъ…. Я такъ и присѣлъ, да какъ крикну караулъ…. а въ ту же секунду глаза потухли, а по кустамъ пошелъ такой трескъ и шумъ что я отродясь такого не слыхивалъ.

— Крокодилъ! въ одинъ голосъ вскрикнула старуха.

— Такъ ты его видѣлъ? спросила Анфиса Ивановна.

— Я только видѣлъ два огненныхъ глаза.

— А когда ты закричалъ карауль, ты видѣлъ какъ онъ бросился?

— Я вамъ говорю что ночь была темная, а трескъ я слышалъ, а потомъ немного погодя я слышалъ какъ затрещалъ плетень, какъ будто кто-нибудь черезъ него перепрыгнулъ. — На крикъ мой прибѣжалъ Карпъ съ колотушкой. Я разказалъ ему все какъ было дѣло, но только что отошли мы съ нимъ отъ этого мѣста какъ въ акаціяхъ опять послышался трескъ…. Тутъ ужь мы давай Богъ ноги и прямо въ людскую.

— Это непремѣнно крокодилы и непремѣнно самка съ самцомъ! проговорила Анфиса Ивановна. — Кажется Знаменскій говорилъ мнѣ что объ эту пору они кладутъ яйца…. Ты не смотрѣлъ, яицъ тамъ не было?

— Утромъ мы всѣ туда ходили и ничего окромя двухъ окурковъ тамъ не было.

— И никакихъ слѣдовъ незамѣтно?

— Какіе же тамъ могутъ быть слѣды…. Трава точно была помята, а слѣдовъ никакихъ…. А вотъ плетень точно погнутъ и какъ разъ на томъ самомъ мѣстѣ откуда раздался трескъ. Воля ваша, Анфиса Ивановна, а вы меня разочтите, я у васъ не останусь.

Анфиса Ивановна чуть не со слезами на глазахъ принялась упрашивать Брагина не покидать ее, объяснила ему что только на него одного и надежда, такъ какъ онъ человѣкъ военный, доказавшій на службѣ свою храбрость, а дѣло кончилось тѣмъ что Брагинъ разчувствовался и рѣшился остаться, съ тѣмъ однако непремѣннымъ условіемъ что спать онъ будетъ не въ садовой сторожкѣ, а въ людской, вмѣстѣ съ другими.

Какъ только Анфиса Ивановна одѣлась, такъ въ ту же минуту, даже не помолившись Богу, отправилась разказать о случившемся племянницѣ, но комната ея была еще заперта и Мелитина Петровна спала еще самымъ безмятежнымъ сномъ.