Илья Салов - Грачевский крокодил. Первая редакция

Наговорившись вдоволь съ Брагинымъ, Анфиса Ивановна возвращалась домой, садилась въ угольной комнатѣ къ окошечку и прозвавъ Домну начинала съ ней бесѣдовать. Въ бесѣдахъ этихъ большею частію вспоминалось прежнее житье-бытье и иногда рѣчь заходила о капитанѣ, но тяжелыя воспоминанія дней этихъ (капитанъ, говорятъ, ее очень билъ) какъ-то невольно обрывали нить разговора и Анфиса Ивановна говорила обыкновенно:

— Ну, не будемъ вспоминать про него. Дай Богъ ему царство небесное и пусть Господь проститъ ему все то что онъ мнѣ натворилъ!

Во время разговоровъ этихъ Анфиса Ивановна вязала обыкновенно носки. Вязаніе носокъ было ея любимымъ занятіемъ и такъ какъ у нея не было родныхъ которыхъ она могла бы снабжать ими, то она дарила носки предводителю, исправнику, становому и другимъ. Но при этомъ соблюдались ранги. Такъ, напримѣръ, предводителю вязала она тонкіе носки, исправнику потолоще, становому вовсе толстые. Анфиса Ивановна даже подарила однажды дюжину носокъ архіерею, но связала ихъ не изъ нитокъ, а изъ шелку, за что архіерей по просьбѣ Анфисы Ивановны посвятилъ въ стихарь рычевскаго причетника.

Къ двѣнадцати часамъ Потапычъ накрывалъ уже на столъ, раза два или три обойдя всѣ комнаты и обтерѣвъ пыль. Столь для обѣда онъ всегда ставилъ круглый и прежде чѣмъ поставить его всегда смотрѣлъ на ввинченный въ потолокъ крючокъ для люстры, чтобы столъ былъ по срединѣ комнаты. Въ половинѣ перваго миска была уже на столѣ и Потапычъ отправлялся къ Анфисѣ Ивановнѣ и приговаривалъ: кушать пожалуйте. Во время обѣда Потапычъ всегда стоялъ позади Анфисы Ивановны, приложивъ тарелку къ правой сторонѣ груди. Потапычъ въ это время принималъ всегда торжественный видъ, подписалъ голову и смотрѣлъ прямо въ макушку Анфисы Ивановны. Но несмотря однако на этотъ торжественный видъ онъ все-таки не бросалъ своей привычки ходить безъ галстука, въ суконныхъ мягкихъ туфляхъ и вступать съ Анфисой Ивановной въ разговоры.

— Ну чего смотрите! чего трете! приговаривалъ онъ оскорбленнымъ голосомъ, замѣтокъ что Анфиса Ивановна разглядываетъ и вытираетъ тарелку. — Небось ужъ не подамъ грязной; двадцать разъ перетиралъ…

— У меня ужъ такая привычка! оправдывалась Анфиса Ивановна.

— Пора ужъ бросить ее!…. Что вы Англичанка что ли какая что тарелки-то чистыя вытираете.

Если же Анфисѣ Ивановнѣ случалось какомъ бы то ни было образомъ разбить стаканъ или рюмку, то Потапычъ положительно выходилъ изъ себя.

— Что у васъ рукъ что ли нѣтъ! Ну что вы посуду-то колотите! Маленькія что ли! И глядя на собранные осколки онъ начиналъ причитывать:- Эхъ, ты моя Сонька, Сонька! Сколько лѣтъ я тебя берегъ и холилъ, всегда тебя въ уголочикъ буфета рядомъ съ Анфиской ставилъ, а теперь кончилось твое житье!

— Ну, будетъ тебѣ, Потапычъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна. — Полно тебѣ плакатъ-то! всѣ тамъ будетъ рано или поздно!

И бывало вздохнетъ.

Послѣ обѣда Анфиса Ивановна отправлялась въ свою уютную чистенькую комнатку и, опустившись въ кресло, предавалась дремотѣ, послѣ чего приказывала обыкновенно заложить лошадей и отправлялась или кататься, или въ седо Рычи къ отцу Ивану. Но поѣздки эти удавались ей не всегда и очень часто Домна, ходившая къ кучеру съ приказаніемъ заложить лошадей, возвращалась и объявляла что кучеръ закладывать лошадей не хочетъ:

— Это отчего?

— Некогда, говоритъ.

— Что же онъ дѣлаетъ?

— Табакъ съ золой перетираетъ. Нюхать, говоритъ, мнѣ нечего, а я, говоритъ, безъ табаку минуты быть не могу.

— Да что онъ съ ума сошелъ что ли? сердится Анфиса Ивановна. — Ступай и скажи ему чтобы сію минуту закладывалъ; что до его табаку мнѣ дѣла нѣтъ; что дескать барыня гнѣвается и требуетъ чтобы лошади были заложены.

— Ну что? спрашиваетъ Анфиса Ивановна возвратившуюся Домну.

— Не ѣдетъ.

— Что же онъ говоритъ?

— Не поѣду, говоритъ, безъ табаку; хоть сейчасъ разчетъ давай!

— Такъ я же его сейчасъ и разочту! вскрикиваетъ Анфиса Ивановна и обратясь къ Домнѣ говоритъ ласково:- Домашенька, сходи, душенька, къ Зотычу и скажи ему чтобъ онъ принесъ конторскую книгу. Домна уходитъ, а Анфиса Ивановна принимается ходить по комнатѣ и посматривать на каретникъ въ надеждѣ что кучеръ опомнится и поспѣшитъ исполнитъ ея приказаніе, но каретникъ попрежнему не растворялся. Являлся Зотычъ съ книгою и прислонялся къ притолкѣ: «Ну вотъ молъ я, чего тебѣ еще книга спонадобилась!»

— Захаръ Зотычъ! начинаетъ Анфиса Ивановна. — Кучеръ выходитъ у меня изъ повиновенія и потому сейчасъ же разочти и чтобъ его сегодня же здѣсь не было. Слышишь?

— Слышу.

— Такъ вотъ разочти.

— Денегъ пожалуйте.

— Развѣ въ конторѣ нѣтъ?

— Откуда же онѣ будутъ въ конторѣ-то?

— Сосчитай сколько ему приходится.

Зотычъ развертываетъ книгу и находитъ ту страницу на которой записанъ кучеръ Абакумъ Трофимычъ. Онъ указываетъ пальцемъ: на, молъ, смотри.

— Онъ сколько получаетъ въ мѣсяцъ? Зотычъ молча указываетъ пальцемъ. — А давно онъ живетъ?

Зотычъ передвигаетъ палецъ и указываетъ сколько лѣтъ живетъ кучеръ. Оказывается что живетъ онъ 38 лѣтъ.

— Сколько же ему приходится? спрашиваетъ Анфиса Ивановна уже немного потише и Зотычъ снова передвигаетъ палецъ и указываетъ на итогъ.

— Да ты что мнѣ все пальцемъ-то тычешь! говоритъ Анфиса Ивановна. — Что у тебя языкъ что ли отвалился что ты не можешь мнѣ отвѣтить. Ну сколько же приходится?

— За вычетомъ полученныхъ въ разное время кучеру приходится получить 236 руб. 40 коп., отвѣчаетъ Зотычъ и смотритъ на Анфису Ивановну какъ будто желая сказать: что, ловко?

— Такъ въ конторѣ денегъ нѣтъ?

— Нѣтъ.

— Ну хорошо, ступай! Я денегъ найду и тогда пришлю за тобой.

Ладно, думаетъ Зотычъ и уходитъ и водитъ какъ въ сѣняхъ кучеръ Абакумъ Трофимычъ, сидя на какомъ-то отрубкѣ и ущемивъ колѣнками какую-то ступу, преспокойно растираетъ себѣ табакъ и даже не взглянулъ на проходившаго мимо съ книгою подъ мышкой управляющаго.

Но въ большинствѣ случаевъ кучеръ безпрекословно закладывалъ лошадей и отправлялся съ барыней по указаннымъ направленіямъ. Абакумъ всегда усаживался на козлахъ какъ можно покойнѣе, кладъ свои локти на колѣна и почти вовсе не правилъ лошадьми, отъ чего очень часто случалось что проѣзжая околицы, тарантасъ задними колесами зацѣплялъ за вереи и выворачивалъ ихъ вонъ.

— Ты вовсе не смотришь куда ѣдешь! вскрикаетъ бывало Анфиса Ивановна.

— Какъ же я назадъ-то смотрѣть могу! возразить Абакумъ. — Чудное дѣло! Точно у меня глаза-то въ затылкѣ.

И начнетъ бывало свой носъ словно трубку набивать табакомъ. Очень часто табакъ этотъ вѣтромъ относило прямо въ глаза Анфисѣ Ивановнѣ и она говорила:

— Послушай, ты какъ-нибудь поосторожнѣй нюхай, это твой табакъ мнѣ прямо въ глаза летитъ!