Николай Лейкин - В родном углу

— Кофею можно? — спросилъ Сухумовъ, когда Поліевктъ подалъ кофе.

— Я выпью, — сказалъ докторъ, — а вы погодите съ кофеемъ до моего пріѣзда. Все-таки препаратъ для поднятія дѣятельности сердца. А мнѣ хотѣлось возстановить дѣятельность вашего сердца безъ препаратовъ, одной природой. Выпейте молока. Утромъ жиденькій чай, разбавленный молокомъ, если ужъ не сможете обойтись безъ чая.

— Да я обойдусь.

— Къ природѣ ближе, къ природѣ. А теперь, когда покушали, тоже поближе къ природѣ и, подражая сытымъ собачкамъ — на боковую. Свернемся калачикомъ и ляжемъ отдохнуть. И я съ вами лягу. Вы на постелькѣ, а мнѣ ужъ позвольте на кушеткѣ.

Выпивъ чашечку кофе, докторъ закурилъ папиросу и сталъ приготовляться лечь на кушетку. Направился къ кровати и Сухумовъ. Онъ тоже курилъ папиросу.

— А курить мнѣ можно? — спрашивалъ онъ.

— Изъ всѣхъ золъ самое наименьшее. Курите, отвѣчалъ докторъ. — Но во время моціона на воздухѣ воздержитесь.

Черезъ двѣ-три минуты они оба лежали, курили и разговаривали.

Сухумовъ чувствовалъ себя легко, пріятно, но спать ему не хотѣлось, тогда какъ докторъ началъ уже отмалчиваться и слегка всхрапывалъ.

— Но вотъ этотъ случай-то, что прадѣдъ мой съ портрета мнѣ подмигнулъ и даже головой кивнулъ, — опять началъ Сухумовъ. — Вѣдь это была галлюцинація. Я знаю это, но теперь, право, боюсь и заглядывать въ ту комнату, гдѣ висятъ портреты моихъ предковъ.

— Нервное разстройство, навѣянное одиночествомъ. Истощенный организмъ усталостью въ дорогѣ, потерей аппетита. Сами-же вы разсказывали, что вы вчера почти ничего не ѣли. А сегодня вы покушали, и я увѣренъ, что такой случай съ портретомъ больше не повторится. Старайтесь только не быть долго одни, — наставлялъ докторъ.

— Но съ кѣмъ-же, съ кѣмъ мнѣ бытъ, докторъ? Вѣдь я одинъ.

— Да старайтесь хоть съ камердинеромъ вашимъ разговаривать. Наконецъ, у васъ есть управляющій Сидоръ Софронычъ. Онъ преоригинальный старикъ. Помнитъ старину и отлично играетъ въ шашки. Если у васъ есть гордость, откиньте эту гордость и играйте съ нимъ въ шашки. Это васъ развлечетъ.

— Какая гордость! что вы! — проговорилъ Сухумовъ.

— Ну, вотъ и играйте. Старайтесь только быть какъ можно меньше наединѣ. Познакомьтесь съ учителемъ. Онъ садоводъ, огородникъ-любитель и теперь физіологію и анатомію растеній по популярнымъ книжкамъ изучаетъ. Малый не дуракъ, хотя жена его совсѣмъ дура. Но, однако, попробуемъ заснуть. Всхрапнемъ да мнѣ и ѣхать надо.

Докторъ умолкъ. Онъ сдѣлалъ два-три всхрапка и опять заговорилъ:

— А портретъ вашего прадѣда и мнѣ потомъ передъ моимъ отъѣздомъ покажите.

Черезъ минуту онъ спалъ. Задремалъ и Сухумовъ.

Когда они проснулись, ужъ смеркалось. Первымъ проснулся Сухумовъ, но онъ не всталъ съ постели, стараясь не разбудить доктора, лежавшаго обернувшись къ стѣнѣ и насвистывавшаго носомъ.

Докторъ проснулся только тогда, когда часы стали бить пять часовъ.

— Фу! Никакъ мы проспали! — сказалъ онъ, откашливаясь. — Какая досада, что я забылъ распорядиться къ пяти часамъ закладывать лошадей. А вы, Леонидъ Платонычъ, поспали все-таки? — спросилъ онъ.

— Немножко.

— Ну, вотъ видите. Все-таки поспали. И немножко укрѣпляетъ нервы. Радъ за васъ. А мнѣ пора ѣхать. Будьте добры приказать закладывать лошадей. Я не знаю, гдѣ у васъ звонокъ.

Докторъ сидѣлъ на кушеткѣ и расправлялъ пальцами и приглаживалъ свою длинную косматую бороду.

Сухумовъ всталъ, позвонилъ и отдалъ явившемуся Поліевкту приказъ, чтобы ямщикъ закладывалъ.

— А портретъ-то вашего прадѣдушки все-таки покажите мнѣ, - вспомнилъ докторъ, надѣвая на себя сюртукъ, который снялъ передъ послѣобѣденнымъ отдыхомъ.

— Съ удовольствіемъ, но теперь темно, надо свѣчи зажечь, — отвѣчалъ Сухумовъ и его сердце такъ и екнуло.

Ему почему-то сдѣлалось страшно идти въ портретную. Но онъ пересилилъ себя, зажегъ свѣчи въ двухъ канделябрахъ, взялъ одну изъ нихъ и повелъ доктора въ комнату, гдѣ среди другихъ портретовъ висѣлъ портретъ его прадѣда.

— Вотъ… — сказалъ съ замираніемъ сердца Сухумовъ, останавливаясь передъ портретомъ и стараясь не смотрѣть на него. — Вотъ это мой прадѣдъ. Вчера мнѣ показалось, что онъ подмигнулъ мнѣ съ портрета и, представьте себѣ, докторъ, я, сознавая, что этого не можетъ быть, все-таки до того испугался, что мнѣ сдѣлалось вотъ тутъ на этомъ мѣстѣ дурно.

— Одиночество… и ничего больше. Опять-же были такъ настроены. Афектъ. Прямо афектъ. А вы старайтесь пріучать себя… Ободрять себя… ободрять и глядѣть, — бормоталъ докторъ, разсматривая портретъ. — Дайте-ка подсвѣчникъ-то.

Онъ взялъ у Сухумова канделябръ и, поднявъ его надъ головой, приблизилъ къ портрету.

Сухумовъ въ это время повернулъ голову и, почти весь дрожа, взглянулъ на портретъ — и вдругъ ему показалось, что портретъ и на этотъ разъ подмигнулъ и кивнулъ ему.

— Киваетъ! Киваетъ! Опять киваетъ! Докторъ! Онъ киваетъ! — нервно, не своимъ голосомъ закричалъ Сухумовъ, схватилъ доктора за руку и опустилъ свое лицо на его плечо.

Держа въ правой рукѣ канделябръ, докторъ еле могъ удержать Сухумова на ногахъ лѣвой рукой, обхвативъ его за талію.

Галлюцинація Сухумова передъ портретомъ его прадѣда нѣсколько задержала отъѣздъ доктора, хотя лошади были уже и готовы. Докторъ остался еще на полчаса, чтобъ успокоить Сухумова. Онъ потребовалъ воды и поилъ ею Сухумова, слушалъ его пульсъ и говорилъ, покачивая головой:

— Однако, какъ нервы-то у васъ расшатаны! Основательно расшатаны. Но все-таки для поправки ихъ я вамъ не совѣтую ничего, кромѣ воды и воздуха. Но портретъ васъ, очевидно, раздражаетъ, поэтому лучше вамъ не ходить въ ту комнату, гдѣ онъ виситъ. Забудьте о ней и не ходите.

Обстоятельствомъ этимъ былъ удрученъ и Поліевктъ, принесшій воду. И онъ прибавилъ:

— Второй разъ все на одномъ мѣстѣ такое происшествіе съ бариномъ. Вчера передъ портретами и сегодня. Словно эти портреты заколдованные какіе… Конечно-же, лучше не смотрѣть на нихъ.

Сухумовъ слушалъ и улыбался, стараясь прибодрить себя.

— А мнѣ кажется, напротивъ… Мнѣ непріятно смотрѣть на этотъ портретъ, но я нарочно долженъ смотрѣть на него, чтобы пріучать мои нервы, — проговорилъ онъ. — Вѣдь я очень хорошо понимаю, что портретъ не можетъ подмигивать, и не вѣрю этому.

— Нѣтъ, погодите покуда. Пріучать будете себя ужъ потомъ, а покуда погодите, — стоялъ на своемъ докторъ. — Но главное, не оставайтесь на долго одинъ. Вы, Поліевктъ, вотъ что… — обратился онъ къ камердинеру. — Вы ложитесь сегодня на ночь здѣсь съ бариномъ. Одного его оставлять на ночь не слѣдуетъ. Да и вообще надо стараться, чтобъ кто-нибудь былъ при немъ.

— Да я, господинъ докторъ, и то предлагалъ, но баринъ не захотѣлъ. А сегодня я съ удовольствіемъ, — сказалъ камердинеръ.