Юрий Слезкин - Столовая гора

Но он не глядел на них, он шел к ручью, слушал его плеск и пел.

Никто так не мог петь и играть на лире, как он.

На заре девушки шли за водой к ручью и оставались там, заслушавшись его песен. Они прикрывали свои лица чафчарами {6} 6 Чафчар — возможно, следует: (1) чаршаф — разновидность чадры, покрой которой позволяет изменять открытую часть лица, либо (2) чачван — черная густая сетка из конского волоса, закрывающая лицо и надеваемая под паранджу. и чадрами так, чтобы их нельзя было увидеть, и слушали.

— Гейлюн, какую песню поешь ты? — спрашивали они.

— Я пою песню сегодняшнего дня,— отвечал юноша.

— Но ты ведь поешь каждый день новую песню?

— Да, потому, что у каждого дня своя песня.

И он пел и улыбался, и глаза его отражали в себе ручей, небо, солнце в небе.

Слишком долго оставались девушки подле ручья. Слишком красив был Гейлюн.

Тогда все юноши аула — уздени и чанки {7} 7 Уздени — высшее сословие землевладельцев, представители которых были часто близки по общественному положению к феодальной верхушке. Чанки — сословие, близкое по своему социальному положению к бекам (среднему слою, ядру феодального класса),— дети ханов (верховных правителей), рожденные от неравных браков. — пришли к нему и потребовали, чтобы он ушел.

— Ты плохой джигит,— сказали они ему,— ты не владеешь кинжалом, не любишь коня, не участвовал ни в одном набеге, не чинил баремту {8} 8 Баремта (барамта) — захват, хищение имущества у иноплеменников; допускалось у горцев родовым адатом (законом); см. также примеч. 68. . Ты сидишь у ручья и поешь песни, ты нам не нужен. Уходи.

И некоторые из них схватили камни, желая его ударить.

Старейшины решили вернуть его отцу, чтобы предотвратить убийство. Они боялись кровавой мести.

Дома Гейлюн жил как послушный сын, во всем следуя примеру отца.

Но по ночам он выходил на крышу своей сакли, играл и пел. Он думал, что его никто не слышит.

Да будет благословенна жизнь! — пел он.

От восхода до захода солнца — да будет благословен каждый день.

Утренний и вечерний багрянец, крепкий сон ночью, радостное пробуждение, бодрый труд, когда пот, как мед, утучняет землю, волчий голод в полдень после труда и жажда, когда алчущие губы тянутся к поющему ручью; блаженный отдых, и сладкая лень, и благодарная молитва аллаху.

Да будет благословенна любовь! — робкая и нетерпеливая, стыдливая и требовательная, любовь, несущая весть и семя новой жизни; любовь, как алое покрывало и как черный плащ, любовь как лепестки розы и как укус змеи, любовь, у которой нет закона и которая для всего живущего — закон.

От захода до восхода солнца да будет благословенна каждая ночь. Да будет благословенна!

Гейлюн сидел на крыше своей сакли, смотрел на звезды, играл и пел.

Он думал, что его никто не слышит.

Но если бы он взглянул вниз, он увидал бы на крышах соседних саклей, во дворах и даже рядом с собою колеблющиеся тени. Это девушки и женщины тайком вышли его слушать. Они оставили своих возлюбленных и своих мужей ради песен Гейлюна.

До зари сидели и слушали и старались во мраке разглядеть прекрасное, светлое лицо его. Днем они этого не смели.

Слишком долго сидели они так! Слишком красив был Гейлюн.

Тогда пришли к Гассану-Али кадий {9} 9 Кадий — судья, единолично осуществляющий судопроизводство на основе шариата. и старшины аула.

— Ты — уцмий, Гассан-Али, самый именитый и уважаемый среди нас, и мы никогда не ослушаемся тебя,— сказали они и поклонились до земли, потому что на уцмии была зеленая чалма и он видел Мекку,— а твой сын Гейлюн самый красивый из всех джигитов Дагестана, но аллах наградил его даром песен, и красота его стала преступной. Наши дочери и жены забыли своих женихов и мужей ради его песен. Они приходят к нему ночью, они нарушают закон аллаха — мы не сумеем охранить его от мести. Ты мудр и добр, и ты знаешь, как поступить!

И уцмий поступил так, как знал.

Он увел Гейлюна далеко в горы, на границу своих владений, построил ему шалаш и приказал жить там.

Гейлюн остался один. Человеческого следа не было вокруг. Даже пастухи со своими баран-кошами {10} 10 Баран-кош — легкое переносное жилище чабанов на отгонных пастбищах. в зените лета не подымались до него. Но он пел и улыбался, как раньше.

— Да будет благословенна жизнь! — пел он.— Да будет благословенна!

К нему приходили из лесов шакалы, рыси, волки и медведи. К нему слетались дикие гуси, синицы, сороки и орлы.

Осторожные туры слушали его, остановясь у края обрыва.

Всем понятна была его песня, никто не уставал ее слушать.

Едва внятно она доносилась и до его родного аула. На заре девушки слышали ее. Когда они встречались со своими возлюбленными, они говорили, что слышат ее.

— Как хорошо поет Гейлюн,— шептали они.

— Это поет мое сердце,— отвечали влюбленные.

Но им не верили.

Да будет благословенна жизнь! Да будет благословенна!

Но однажды Гейлюну почудился человеческий голос; может быть, во сне увидал он кого-нибудь из близких.

И Гейлюн затосковал, его неудержимо потянуло к людям.

— Пусть лучше я навеки останусь нем, но буду жить среди людей. Потому что для человека создал аллах землю, небо и солнце и нет жизни без человека!

И он бросил свою лиру в пропасть, тайком, ночью спустился к себе в аул, упал отцу в ноги и просил не гнать от себя.

— Отныне уста мои будут немы,— сказал он, и глаза его сияли от счастья.

Он остался жить в сакле своего отца — никто его не видел,— а ночью поднимался на крышу и молча смотрел на звезды. Только сердце и душа его пели, пели его глаза и лицо, но уста молчали. Он никого не хотел смутить.

Но наутро отец нашел его спящим среди цветов. Чьи-то любящие женские руки засыпали его лепестками и травами. Он улыбался, губы его были полуоткрыты и беззвучно пели:

Да будет благословенна жизнь, да будет благословенна!

Так продолжалось семь ночей — от пятницы до пятницы. Семь ночей девушки и женщины приходили его слушать и приносили цветы.

Слишком красноречиво было его молчание, слишком велик был соблазн.

Тогда понял Гассан-Али, что ничего не остается ему, как убить сына.

Он призвал старшин и во всем им открылся.

— Я убью его сам,— сказал он,— чтобы ни на кого из вас не пала его кровь. Пусть небо мстит мне.

Это было в великий день байрама {11} 11 …великий день Байрама… — Большой байрам — праздник, завершающий месяц поста Рамазан (Примеч. Ст. Никоненко) . Более вероятно, однако, что здесь имеется ввиду не Ураза-байрам — праздник, завершающий уразу (пост), а Курбан-байрам — праздник жертвоприношения. . Уцмий вывел своего сына за руку на площадь, где собрался весь народ — все старейшины, джигиты, девушки и женщины. Все должны были увидеть смерть Гейлюна и поверить, что песнь его смолкнет навеки.