Константин Леонтьев - Одиссей Полихроніадесъ

— И по довѣрію къ русскому консульству, которое вело себя всегда благородно и даже уступчиво по отношенію къ Портѣ, — прибавилъ солидный Вро́ссо.

— Не такъ, какъ нѣкоторые другіе, — прибавилъ г. Благовъ.

Всѣ поняли, что онъ намекалъ на Бреше, улыбнулись, и Ме́ссо, припрыгнувъ на диванѣ, воскликнулъ:

— О, да, понятно, конечно!

А Бакыръ-Алмазъ обвелъ всѣхъ взоромъ и сказалъ:

— Знаемъ, что́ это значитъ!

Мнѣ казалось, что эта обильно расточаемая лесть нѣсколько тяготила консула. При всей сдержанности и нѣкоторой скрытности Благова, при всемъ томъ, что тонъ его былъ почти всегда ровенъ и лицо и взглядъ спокойны, у него было одно свойство, которое обличало его душевное движеніе: онъ легко краснѣлъ. Такъ и въ этомъ случаѣ онъ покраснѣлъ и, обратившись къ Несториди, началъ другой разговоръ:

— Я очень радъ, что вы здѣсь надолго; здорова ли ваша кира-Марія?

Я видѣлъ, какъ у Несториди вздрогнули брови отъ удовольствія, что консулъ даже не забылъ имени его жены, и разговоръ оживился.

Благовъ началъ разсказывать о своемъ путешествіи по Эпиру, Ѳессаліи и Македоніи; говорилъ, какъ ему все понравилось въ Меццовѣ, въ Загорахъ и въ Сулійскихъ горахъ и какъ хорошо, что все это такъ разнородно, такъ самобытно и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ одушевлено однимъ и тѣмъ же патріотическимъ эллинскимъ духомъ.

— Мнѣ нравится чрезвычайно оригинальность этого строя, — сказалъ консулъ. — Какъ бы особыя небольшія республики подъ неограниченною, повидимому, властью паши. Я говорю: повидимому, потому что уничтоженіе всѣхъ этихъ мѣстныхъ особенностей и неравномѣрныхъ привилегій, которыя иногда кажутся и не совсѣмъ справедливыми жителямъ тѣхъ округовъ, которые этихъ привилегій не имѣютъ, было бы, однако, очень вредно для общаго хода вашихъ національныхъ дѣлъ. Тогда константинопольской централизаціи было бы легче простирать свое владычество до самаго отдаленнаго села. Пусть лучше поселяне янинскихъ окрестностей и другихъ не привилегированныхъ округовъ, которые находятся въ зависимости отъ беевъ и обязаны платить имъ, пусть лучше они завидуютъ привилегированнымъ жителямъ Загоръ или Меццова, чтобы сохранились по крайней мѣрѣ эти очаги, гдѣ сосредоточена ваша національная жизнь, чѣмъ, уравнивая все, давать просторъ только этой централизаціи на французскій образецъ.

— О, конечно, — воскликнулъ Ме́ссо. — Мы свято должны хранить наши старинные права и даже обычаи, которые суть залогъ нравственности нашей.

— Я говорю не столько о нравственности, сколько о нравахъ, — сказалъ Благовъ.

На это Несториди замѣтилъ такъ:

— Я полагаю, что именно то, что́ вы, господинъ консулъ, зовете нравами, и служитъ хранилищемъ даже нравственности въ нашихъ семьяхъ, нравственности, которою мы, греки, такъ дорожимъ. Единство нравовъ и обычаевъ даетъ, напримѣръ, крѣпость и опредѣленность общественному мнѣнію.

Вро́ссо перебилъ его съ улыбкой:

— Господинъ Несториди въ сочиненіи своемъ о Загорахъ, которое онъ надѣется скоро издать, является строгимъ защитникомъ народныхъ танцевъ, праздничныхъ обрядовъ и даже дѣтскихъ игръ мѣстнаго происхожденія.

Несториди прервалъ его, говоря:

— Да, я утверждаю даже большее; я говорю въ этомъ трудѣ моемъ, что измѣнять у насъ въ Загорахъ восточную одежду на европейскую несообразно съ климатомъ и что отъ перемѣны этой можетъ пострадать общественное здоровье. Хотя я и самъ подчинился этой вредной модѣ и надѣлъ европейскую одежду, но нахожу, что мы всѣ должны были бы одѣваться такъ, какъ одѣтъ молодой человѣкъ (онъ указалъ на меня, и я почтительно всталъ).

На это возразилъ Исаакидесъ, что въ такой варварской странѣ, какъ Турція, никакой нѣтъ возможности одѣваться порядочному человѣку по-восточному и будто бы меня, напримѣръ, не такъ бы легко рѣшились прибить турки, если бъ я носилъ европейскую одежду.

Ме́ссо поспѣшилъ замѣтить на это:

— Однако сіятельнѣйшій господинъ консулъ потщился и сумѣлъ извлечь изъ этого печальнаго обстоятельства большую пользу. Всѣ люди, считаю долгомъ это присовокупить, обратили особенное вниманіе на то, что ваше благородіе были безъ оружія и безъ кавассовъ и, несмотря на цѣлую толпу мусульманъ, дали имъ публичное наставленіе.

И, обращаясь ко мнѣ, онъ прибавилъ еще:

— И этотъ молодой человѣкъ, какъ слышно, велъ себя истиннымъ паликаромъ.

Всѣ начали тогда хвалить меня хоромъ, говоря то же, что́ говорили многіе при началѣ моего дѣла и дѣла Назли, — что «я пострадалъ за вѣру и народность, что я хорошо заслужилъ отъ отчизны». Смирный Арванитаки и тотъ подтвердилъ то же самое по-латыни и даже поправлялъ очки, чтобы лучше меня разсмотрѣть. Въ эту минуту показался греческій консулъ и съ нимъ Хаджи-Хамамджи, а вслѣдъ за ними явился и докторъ Коэвино. Тогда всѣ встали, начался смѣхъ и шумъ. Музыка опять громко заиграла; докторъ хохоталъ и кричалъ: «браво! браво!», архонты любезно спорили между собой; самъ Несториди началъ смѣяться, слушая Хаджи-Хамамджи, который что-то ему очень громко разсказывалъ. И надъ всѣмъ этимъ шумомъ, говоромъ и смѣхомъ высоко, высоко возносился звучный голосокъ моего маленькаго, наряднаго и черноокаго демона. Она пѣла, и я, удалясь въ темный уголъ, слушалъ ее внимательно. Г. Киркориди просилъ замолчать.

— Подождите, — сказалъ онъ, — я очень люблю пѣсни разлуки; это, кажется, пѣсня разлуки.

Однако кто-то изъ круга гостей ударилъ громко въ ладоши, и музыкѣ приказали замолчать. Хаджи-Хамамджи хотѣлъ говорить рѣчь.

Хаджи-Хамамджи, по обычаю своему, расправляя бакенбарды, сталъ посреди комнаты и началъ такъ:

— Россія сосредоточилась…

(Всѣ засмѣялись. Это была обожаемая имъ дипломатическая цитата, и всѣ знакомые ему люди уже предвидѣли, что онъ съ нея начнетъ.)

Хаджи-Хамамджи обвелъ всѣхъ томнымъ и значительнымъ взглядомъ и продолжалъ плавно и величаво:

— Она сосредоточилась! Задумчивый образъ не уснувшаго, но слегка раненаго и отдыхающаго льва изобразилъ бы превосходно это состояніе. Я убѣжденъ, что Россія искренна въ своемъ миролюбіи. Но… есть теченіе историческихъ судебъ, независимое отъ воли самыхъ всесильныхъ людей. Въ 1810 или 1811 году могли ли предвидѣть государственные люди Россіи, что въ 1814 году русскія войска будутъ вступать тріуфмально въ Парижъ? «Прикажете ли разрушить Аустерлицкій мостъ?» спросили французскіе льстецы у императора Александра. — «Зачѣмъ его разрушать, когда мои войска прошли черезъ него, вступая въ Парижъ?» отвѣчалъ дипломатъ-побѣдитель. (Хамамджи радостно засмѣялся.) Я самъ, котораго вы видите, котораго турки зовутъ «безумный Пе́тро» и увѣряютъ, что слѣдуетъ слушать меня говорящаго, чтобъ узнать мысли всѣхъ другихъ не говорящихъ грековъ, я, Хаджи-Хамамджи, не отчаиваюсь перейти во главѣ иррегулярной конницы Гималайю… Oui! cette teste fera tout… Elle passera le… diable… comment le nommez-vous?.. le Ganguès à la teste des troupes irregoulières et cosaques! Sacré nom de Dieu!.. Какое пышное зрѣлище! Древніе города, милліонами, трилліонами населенные! Священныя коровы… ихъ держатъ святые люди за хвостъ… Океаны разноцвѣтныхъ зданій… Нагія баядерки… Слоны бѣлые величиною съ гору… Боги съ десятками рукъ… Обезьяны кричатъ и прыгаютъ съ вѣтки на вѣтку… Христосъ и Панагія!.. Кто это? Съ полосатою лентой св. Георгія первой степени черезъ плечо. C’est le chef des troupes irregoulières … Графъ Дели-Пе́тро Загангесскій, Хаджи-Хамамджи князь Загималайскій… Sacré nom de Dieu!.. Женщины кричатъ: «Аманъ, аманъ, пощади насъ!» Нельзя!.. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа… Поповъ сюда!.. Въ Гангъ ихъ всѣхъ, въ рѣку… Въ Гангъ, въ Гангъ!.. Cette petite bayadère est très jolie! Sa figoure ast tout-à-fait canonique … 87Иванъ! cette bayadère… — Хамамджи подмигнулъ значительно Ивану. — Потомъ снова принялъ повелительный и серьезный видъ, обратился ко всѣмъ намъ, стоявшимъ около него близко, и сказалъ намъ, слегка толкая насъ всѣхъ поочереди къ дивану: — Въ Гангъ, въ Гангъ! Да, надо ихъ всѣхъ искупать въ рѣкѣ, какъ сдѣлалъ Владиміръ!.. Но, если политика требуетъ осторожности, можно поступить иначе… Я сдѣлаю только водосвятіе и молебенъ въ униформахъ и трикантонахъ на базарѣ въ Бенаресѣ и Калькуттѣ… Только одно водосвятіе…