Константин Леонтьев - Одиссей Полихроніадесъ

Клеопатра молчала.

— Спой, Патра, когда отецъ желаетъ. Почти гостей, — подтвердила мать.

Но Клеопатра вышла тотчасъ же изъ комнаты, не говоря ни слова и съ недовольнымъ видомъ.

«Некрасивая и непослушная дѣвочка», — подумалъ я тогда, и тѣмъ кончилось наше первое свиданіе. Съ того дня я ее почти до самой свадьбы моей не видалъ, ибо вскорѣ послѣ этого ее уже перестали пускать въ пріемную при мужчинахъ.

Въ первое воскресенье, которое пришлось послѣ нашего пріѣзда, мы съ отцомъ были въ митрополіи у обѣдни.

Стараго митрополита нашего я видѣлъ не въ первый разъ. Года полтора тому назадъ онъ объѣзжалъ Загорье: служилъ обѣдню въ нашемъ Франга́десѣ. Я при немъ пѣлъ и читалъ Апостола; онъ далъ мнѣ цѣловать свою руку, хвалилъ мое усердіе и сказалъ мнѣ: «Вотъ ты начинаешь жизнь свою службой при храмѣ. Начало доброе; смотри, чтобы птицы злыя не расклевали эти благія сѣмена. Не связывайся никогда съ безумными юношами твоего возраста! Турокъ и тотъ хорошо говоритъ: «Дели-базаръ — бокъ базаръ»; то-есть — общество безумныхъ есть рынокъ грязи».

Я поклонился ему въ ноги и еще разъ поцѣловалъ старческую дрожащую его десницу. Краткая встрѣча эта, эта торжественная епископская служба, которую я въ первый разъ видѣлъ въ нашей загорской церкви, милостивое вниманіе, которымъ отличилъ меня преосвященный Анѳимъ отъ другихъ моихъ сельскихъ сверстниковъ, все это оставило въ сердцѣ моемъ глубокое впечатлѣніе, и я ужасно обрадовался, когда увидалъ, что преосвященный еще бодръ и крѣпокъ на службѣ. Онъ былъ росту огромнаго, и бѣлая короткая борода очень шла къ его полному и очень красному, но предоброму и даже иногда немного застѣнчивому лицу.

Послѣ обѣдни мы зашли къ нему и застали у него нѣсколько янинскихъ старшинъ. Казалось, полное, примѣрное согласіе царствовало между архипастыремъ и мірскими богатыми представителями христіанской общины. Архонты (въ ихъ числѣ былъ и Би́чо) почтительно цѣловали его руку, низко ему кланялись, подавали ему туфли, говорили безпрестанно «преосвященнѣйшій», «отче святый»; улыбались ему: онъ имъ тоже всѣмъ улыбался и, прикладывая руку къ сердцу, называлъ то одного, то другого съ большимъ, повидимому, чувствомъ «благословенный ты мой!» Я радовался.

Однако скоро разговоръ принялъ не совсѣмъ любезное направленіе, а одно слово преосвященнаго и мнѣ показалось очень колкимъ. Одинъ изъ архонтовъ спросилъ его, доволенъ ли онъ послѣднимъ своимъ путешествіемъ по епархіи. Преосвященный вздохнулъ, подумалъ и переспросилъ его: «доволенъ ли я путешествіемъ по епархіи?» Еще разъ вздохнулъ и сказалъ наконецъ вотъ что:

— Всякое путешествіе, благословенный мой, поучительно чѣмъ-нибудь. Въ этотъ разъ я видѣлъ нѣчто, весьма полезное, видѣлъ людей, которые пасли овецъ и другихъ людей, которые за свиньями смотрѣли. Боже мой, — думалъ я, — какая благодать кроткихъ овечекъ пасти! Всѣ онѣ вмѣстѣ, всѣ согласны, куда одна, сердечная, бѣжитъ, бѣгутъ и другія. Пастырю доброму и радость. Совсѣмъ иное дѣло свинья. Пасти свиней это мука адская; съ утра выгнали ихъ вмѣстѣ, а къ вечеру уже и собрать ихъ нельзя; онѣ всѣ разбѣжались по рощѣ. Тогда что́ долженъ дѣлать бѣдный пастухъ? Онъ раскалываетъ небольшую палочку, ловитъ одну свинью и ущемляетъ ей ухо. Услышавъ только визгъ этой свиньи, и вся остальная скотина сбѣгается въ ту сторону! Вотъ что́ я видѣлъ, и на многія мысли навело меня подобное зрѣлище, благословенный ты мой.

Нѣкоторые изъ старшинъ улыбнулись; другіе громко засмѣялись; Бакыръ-Алмазъ, который съ архіереемъ былъ очень друженъ, обвелъ все собраніе торжествующимъ взглядомъ, постучалъ пальцемъ по виску, моргнулъ отцу моему глазомъ и сказалъ:

— Гм! понимаете?

Но красивый Куско-бей, который съ небрежною важностью, хотя и все въ томъ же отвратительномъ сюртукѣ, почти лежалъ въ углу на диванѣ, замѣтилъ на это довольно дерзко и съ презрѣніемъ въ лицѣ.

— Разныя вещи бываютъ на свѣтѣ!.. Но я полагаю, ваше преосвященство, что тотъ пастухъ и почитается больше, который умѣетъ примѣняться къ характеру пасомыхъ!..

Послѣ этого Куско-бей всталъ и, поклонившись почтительно архіерею, вышелъ. За нимъ вскорѣ ушли и другіе посѣтители; поднялся и отецъ; но преосвященный еще при другихъ показалъ ему рукой и глазами на диванъ и сказалъ ему:

— Мы съ тобой, киръ Георгій, давно не видались. Я Загоры ваши всегда помню и, когда вижу вдали высоты ваши изъ янинскихъ оконъ, то всегда вспоминаю псаломъ: «Лучше день одинъ во дворахъ Твоихъ, паче тысячъ!»

Когда мы остались одни съ архіереемъ, онъ указалъ рукою на дверь и сказалъ отцу:

— Видѣлъ ихъ? видѣлъ ты ихъ?.. Распри, корысть, зависть, лицепріятіе. Увы! благословенный ты мой… Когда бы зналъ кто изъ васъ, какъ тяжко и многотрудно положеніе христіанскаго епископа въ Турціи!

— Знаемъ, святый отче, знаемъ! — сказалъ отецъ. — Епископъ здѣсь не только пастырь церкви, онъ и народный начальникъ… Знаемъ мы вашу скорбь!

— Нѣтъ, ты не знаешь скорбей нашихъ… Ты думаешь, что знаешь, ибо у тебя сердце мягкое, христіанское, благочестивое. Вотъ ты и жалѣешь иногда старика; думаешь, «трудно бѣдному старику!» А какъ трудно, почему — ты сердца моего не можешь понять… Скорбь мою, ты, мірской человѣкъ, едва ли можешь понять. Взгляни на этихъ богатыхъ яніотовъ. Раздоры, вражда, я тебѣ говорю, зависть! Суммы, пожертвованныя благодѣтелями Эпира на добрыя дѣла, нехорошо расходуются. Ужасный грѣхъ! Простой народъ нашъ янинскій тоже раздачей этой денежной избалованъ. Все онъ бѣденъ, все онъ жалуется. Молодые работники наши отчаянные люди: разбойники, ножеизвлекатели. Турокъ самихъ не боятся. Не такъ давно одинъ молодецъ ножомъ издали грозился старику Бакыръ-Алмазу на праздникѣ, чтобъ и ему дали денегъ при раздачѣ. Влѣзъ на камни и показалъ Бакыръ-Алмазу ножъ. Должны были и ему дать, хотя онъ молодъ и крѣпокъ. Но Бакыръ-Алмазъ вытребовалъ для него денегъ: «Не то, чтобъ я его боялся, говоритъ, а не хорошо благородному человѣку съ такимъ разбойникомъ дѣла имѣть». А турки свое, а консулы свое, а наши попы и монахи, тоже и они не ангелы, самъ знаешь! Наши люди говорятъ: «Когда же у насъ колокола будутъ звонить? пора бы гатти-гумайюнъ исполнять!» А турки янинскіе говорятъ: «Погибнемъ всѣ, а проклятаго звона гяурскаго не услышимъ!» Трудно архіерею въ Турціи, трудно! Къ кому пойти о колоколахъ просить? съ кѣмъ дружбу сводить митрополиту? Съ русскими? и турки, и англичане, и французы крикъ и шумъ поднимаютъ… Патріархъ совѣтуетъ осторожность, среднимъ «царскимъ путемъ итти!» Какъ же это итти? попросить западныхъ представителей о колоколахъ? Скажу тебѣ: и сердце не расположено; я человѣкъ старый, изъ тѣхъ еще ржавыхъ людей, которые говорили, что лучше чалму въ Царьградѣ видѣть, чѣмъ митру папскую… А къ тому же, пойду я къ англичанину — русскаго оскорблю! И этого не хочу, и не до́лжно. А яніоты меня осуждаютъ… Митрополитъ у нихъ виноватъ все!.. Одинъ изъ нихъ недавно сказалъ: «Хорошо, что у протестантовъ епископы женатые! и апостолъ говоритъ: «Епископъ долженъ быть одной жены мужъ…» Монахи люди жесткіе и семейныхъ дѣлъ не понимаютъ ничуть».