Пантелеймон Романов - Рассказы

И когда из изб выскакивали испуганные мужики и спрашивали, в чем дело, он кричал:

- Агитатор по борьбе приехал. Держи ухо востро. Прячь.

- Да куда ж ее девать-то теперь, когда уж затерто все?

- Куда хочешь. Хоть телятам выливай. А ежели у какого сукина сына найду, тогда не пеняй.- И побежал дальше.

- На собрание!..- кричал в другом конце секретарь.

- Сейчас, поспеешь, дай убрать-то.

- Вот и делай тут дело,- говорили мужики, бегая с какими-то чугунами, и сталкивались на пороге с ребятишками, которые испуганно смотрели вслед.

- Вы чего тут под ногами толчетесь! Вас еще не хватало. Бабы, работай! Волоки чугуны на двор.

Через полчаса председатель вышел на улицу и посмотрел на трубы. Дыму нигде не было.

- Здорово сработали,- сказал секретарь,- в момент вся деревня протрезвела.

- Дисциплина.

Приехавший человек, в кожаной куртке с хлястиком сзади и с портфелем в руках, пришел в школу, где было назначено собрание, и прошел через тесную толпу, которая раздвигалась перед ним на обе стороны, как это бывает в церкви, когда проходит начальство.

Остановившись перед столом, приезжий разобрал портфель, изредка поправляя рукой, закидывая назад волосы, которые у него все рассыпались и свешивались наперед, когда он наклонялся над столом. Потом он несколько времени подозрительным взглядом смотрел на толпу и вдруг неожиданно спросил:

- Самогонку гоните?..

Все молчали.

- Кто не гонит, поднимите руки.

Все стояли неподвижно.

- Что за черт...- сказал приезжий.- Всей деревней валяете! - И обратился к переднему: - Ты гонишь?

- Никак нет...

- Так чего ж ты руки не поднимаешь?

- А что ж я один буду?

- А ты?..

- Никак нет.

- Так вот... товарищи, объявляется неделя борьбы с самогонкой: кто перегоняет хлеб на водку, тот совершает величайшее преступление, так как зтим самым подрывает народное достояние. Хлеба и так мало, его надо беречь. Понятно?

- Чего ж тут понимать. Известное дело...- сказало несколько голосов.

- Ну, вот. И вы сами должны смотреть, если у вас есть такие несознательные члены общества, которые не понимают этого.

Передние, стоя полукругом перед столом, со снятыми шапками в руках, как стоят, когда слушают проповедь, при последних словах стали оглядываться и водили глазами по рядам, как бы ища, не окажется ли здесь каких-нибудь, несознательных членов.

- А то я проезжал по одной деревне, а там почти из каждой трубы дымок вьется...

- Нешто можно... Да за такие дела... тут дай бог только прокормиться.

- Праздник...- сказал чей-то нерешительный голос сзади.

- Мало ли что праздник. У вас вон тоже праздник, а дыму ведь нет.

Крайние от окон мужики пригнулись и зачем-то посмотрели на улицу, поводив глазами по небу.

- А нельзя эту неделю на ту перенести? - спросил чей-то нерешительный голос.

- Что?..

Вопрос не повторился.

- А по избам пойдете?

- Что там еще?

Ответа не последовало.

Через полчаса приезжий, закинув рукой волосы назад, вышел из школы. Все, давя друг друга в сенях, вытеснялись за ним на улицу и, затаив дыхание, ждали, куда пойдет...

Приезжий стоял с портфелем в руках и водил глазами по крышам изб. Мужички, справляясь с направлением его взгляда, тоже водили глазами.

- Дыму, кажется, нигде нет,- сказал приезжий.

- У нас никогда не бывает,- поспешно ответил председатель, протискавшись вперед.

- Это хорошо. А то у ваших соседей из каждой трубы дымок.

- Дисциплины нету,- сказал секретарь.

- Ну, так вот... объявляется, значит, неделя борьбы с самогонкой. Слушайтесь председателя и во всем содействуйте ему.

- А после этой недели как?..

- Что?..

Никто ничего не ответил.

- Наказание божие,- говорили мужики,- праздник подходит, все приготовили честь честью, затерли, вдруг нате, пожалуйста.

- Скоро еще, пожалуй, объявят, чтоб неделю без порток ходить.

- Вроде этого. У людей праздник, а у них - неделя.

- А, может, разводить начинать? - сказал голос сзади, когда приезжий скрылся за поворотом дороги.

- Я те разведу...- крикнул председатель.- Раз тебе сказано, что в течение недели - борьба, значит, ты должен понимать или нет?

Подошел, запыхавшись, кузнец. Его не было на собрании.

- Где пропадал?

- Где...- сказал кузнец, вытирая о фартук руки,- баба со страху корове вывалила затирку из чугуна, а та нализалась и пошла куролесить, никакого сладу нет.

- Прошлый раз так-то тоже прискакали какие-то,- сказал шорник,- а у меня ребятишки курили, да так насвистались, шатаются, дьяволята. Один приезжий что-то им сказал, а мой Мишка восьмилетний - матом его. Ну, прямо, обмерли со старухой.

- С ребятами беда. Все с кругу спились.

- Заводчики - своя рука владыка.

- Моему Федьке девятый год только пошел, а он кажный божий день пьян и пьян, как стелька.

- Молод еще, что же с него спрашивать.

- Да, ребятам - счастье: нашему брату подносить стали, почесть, когда уж женихами были, а эти чуть не с люльки хлещут.

- Зато будет, что вспомнить.

- На войне уж очень трудно было. Пять лет воевали и скажи, голова кажный день трезвая. Ну, прямо на свет божий глядеть противно было.

- А тут опять теперь затеяли. Что ж, они не могли в календарь-то посмотреть; под самый праздник подгадали.

Председатель что-то долго вглядывался из-под руки в ту сторону, куда уехал агитатор, потом спросил:

- Не видали, что, он мостик проехал или нет?

- Вон, уже на бугор поднимается,- сказало несколько голосов, и все посмотрели на председателя. Тот, достав кисет и ни на кого не глядя, стал свертывать папироску.

- Да, во время войны замучились. Бывало, праздник подойдет - водки нет. И ходят все, ровно потеряли что. Матерного слова, бывало, за все святки не услышишь.

- Вот это так праздник.

- Это что там - мертвые были.

- Эх, когда заводы громили... Вот попили... в слободке, как дорвались до чанов со спиртом, так и пили, покамест смерть не пришла.

- Вот это смерть... в сказке только рассказывать.

- Да... бывало, по деревне пойдешь, словно вымерла вся: без памяти лежит.

- Свободы настоящей нет. Эх,- сказал кто-то, вздохнув.- Ведь это сколько даром хлеба-то пропадает - на этот налог обирают. Ведь ежели бы он целиком-то оставался, тут бы как с осени котел вмазал, ребят в дело запряг и лежи, прохлаждайся. А то вот праздник подходит, а мы, как басурмане...

- Наоборот все пошло,- сказал кто-то,- прежде под праздник люди были пьяные, коровы трезвые, а теперь люди трезвые, коровые пьяные...

Кузнец только молча плюнул. Потом, немного погодя, сказал:

- Бутылки на две выжрала, анафема.

- А какую водку стали было гнать. Прежде, бывало, пьешь,- мать пресвятая богородица, за что ж ты наказала, и гарью какой-то и дегтем от нее воняет, после головы не подымешь. А теперь только навострились, а они со своими неделями. Да аппараты еще отбирают. Значит, опять на стену лезть.