Пантелеймон Романов - Рассказы

Не прошло пяти минут, как бабы со съехавшими с голов платками, сталкиваясь на бегу, бросались в избы, волокли что-то оттуда на задворки в руках и под мышками, как вытаскивают добро на пожаре. А из конопляников слышался сплошной вой и плач ребят.

- Идут!..

Бабы бросились из конопляников и, став у порогов изб, тяжело переводя дух, ждали комиссии.

Когда комиссия пришла, сопровождаемая лавочником, и, разложив в избе на столе листы, хотела записывать, оказалось, что этот двор бездетный. В следующих дворах тоже не было ни одного ребенка. Попадались, да и то изредка, только более крупные, лет двенадцати - тринадцати.

- Что же, у вас детей ни у кого нету?

- А когда рожать-то было?.. То война была, а то...

- А кто же это у тебя кричит?

- Это у соседки, батюшка...

- Черт знает что, во всей деревне ни у кого ребят нет, а откуда же это крик такой стоит?

- Может, с нижней слободы заползли, батюшка... Зашли в крайнюю избу, но в ней на пороге стояла испуганная молодая баба и только твердила:

- Он не годится, батюшка, совсем не годится... Ни рук, ни ног не подымает.

- Кто не годится? Куда не годится?.. Все равно, теперь болен, после поправится...

- Эти, брат, разбирать не будут,- сказал голос из толпы, молчаливо следовавшей за комиссией.

И только у Кузнечихи оказалось целых пять человек. Когда вошла комиссия, она, как сидела на полу, ища в голове у старшего, семилетнего, так и осталась.

- Накрыли...- негромко сказал кто-то.

Записали всех пятерых. Вместо матери возраст показывала молодая соседка, так как сама Кузнечиха не могла выговорить ни одного слова.

- А твои ребята куда делись? - спросил с недоумением лавочник у одной молодки.

Та метнула на него глазами и, показав кулак из-под полы, быстро проговорила:

- У меня не было. Это сестрины были...

- Черт знает что...- сказал лавочник, пожав плечами.

- Тут и мараться-то не из-за чего было,- проговорил приезжий, посмотрев в лист.

Когда комиссия ушла к лавочнику пить чай, в конопляниках опять пошла работа. Одни тащили обратно в избы люльки, другие растерянно бегали по конопляникам, а третьи кричали на них:

- Что по чужим конопям-то шаркаешь!..

- Малого потеряла, вот что!.. О господи батюшка, ведь вот тут около межи положила.

- В кучу надо было складывать, а то поныряли в разные места, теперь сами не найдут. Да конопей сколько, нечистые, потолкут.

- Вот чей-то ребеночек!..- кричали в одной стороне.

Какая-нибудь баба бросалась туда, но сейчас же, махнув рукой, повертывалась обратно.

- Не мой, мой в красненьком колпачке.

- Расползлись все по конопям... Ну, беда чистая...

- Куда тебя нечистый завел?! У, дьяволенок!

- А ты что, вот нашлепаю, тогда будешь знать,- говорила другая, ведя за руку мальчишку лет трех, который, скривив рот и загнув к глазам руку, едва поспевал за ней.

И только владелицы грудных младенцев несли свой груз спокойно, изредка недовольно оглядываясь на метавшихся соседок.

- Не жизнь, а каторга: то скотину сгоняешь, то ребят прячешь; только и дела,- говорила молодка с грудным.

- У тебя-то что: схватила люльку под мышку и айда с ней. А вот пойди, повертись: двое на руках, двое за подол держатся да одного еще потеряла.

- Нет, все-таки ловко обернули. Это после скотской описи образовались. В пять минут.

- Это еще не сразу смекнули, а то бы...

Все были довольны. Только Кузнечиха сидела у водовозки на траве и голосила в голос: сколько ребят было, столько и записала, захватили с поличным. Около нее стояли в кружок и смотрели на нее.

- Другой раз будет остререгаться. А то нарожала целую кучу, думает, так и надо... Нет, брат, прошло время.

- Попала баба ни за что,- сказал кто-то.

- Но, сказать по совести, все-таки с ребятами не в пример легче, чем со скотиной. Эти хоть расползлись, не велика беда, а когда годовалого бычка, бывало, тащишь на веревке, а он тебя под зад двинет, аж глаза на лоб выскакивают.

- С ребятами много способней.

- Тогда все-таки много скотины побрали.

- Врасплох налетают, нешто сразу сообразишься.

На улице показался лавочник.

- Все, кто записал ребят, в субботу идите в город.

Все невольно оглянулись на Кузнечиху.

- А что там будет?..

- Обеспечение получать на семилеток, одёжу, обужу...

Некоторое время все молчали. Наконец кто-то раздраженно плюнул и сказал:

- Вот жизнь-то окаянная, ну, никак не угадаешь.

А Кузнечиху уж снова обступили и завидовали ей: "Одна из всей деревни не ошиблась".

ОГОНЬКИ

I

Около кассы вокзала стоял полный господин в шубе с котиковым воротником-шалью и чем-то возмущался. Его породистое, гладко выбритое лицо было красно от досады, а шапка сдвинута со лба.

- Положительно идиотство какое-то... есть свободные места, а они не могут дать.

- Алексей Николаевич, куда направляетесь? - крикнул пробегавший мимо человек с бритым актерским лицом.

- Да вот еду тут недалеко на концерт, и они, видите ли, не могут мне на короткое расстояние дать место в мягком вагоне,- сказал полный господин, подавая руку тем спокойным, небрежным жестом, каким подают люди успеха или большого положения.

Этот полный господин был известный артист Волохов. Он ехал на концерт в один из отдаленных уездов.

Концерт устраивался для съезда учителей в опытной колонии, в десяти верстах от станции.

Пришлось ехать в третьем классе, где, как всегда, было накурено махоркой, полутемно, а главное, отдавало тем противным третьеклассным запахом, который неизвестно от чего происходит - от краски, которой выкрашены скамейки, или от чего-нибудь другого.

Он прошел несколько вагонов, оглядывая, нет ли, по крайней мере, какой-нибудь интересной молодой женщины, что могло несколько примирить его с обстановкой. Но женщин не было. Были две-три девушки в платках и валенках; их, конечно, нельзя было принимать в расчет.

Это еще больше испортило настроение, которое и без того было плохое, благодаря происшедшей перед самым отъездом нелепой ссоре с женой.

Жена, ввиду его отъезда, просила принести ей билет в театр, чтобы не сидеть дома одной. Он в спешке забыл. Жена, надевшая было свой новый туалет, расстроилась, в раздражении стала снимать новое платье и даже бросила его на пол. А сама села в кресло лицом к спинке и расплакалась.

Волохов, стоявший уже в дверях в шубе и шапке, почувствовал раздражение и ощущение полного отсутствия любви к этой женщине. Но он постарался сдержать себя и только сказал, что мы очень скоро забываем, как всего несколько лет назад ели мороженую картошку, сидели без хлеба и ходили в мужицких валенках, а теперь не пришлось пойти в театр,- и это уже для нас трагедия.

Жена, не поворачивая головы от спинки, возразила, что об этом нечего вспоминать, когда и он теперь не в валенках, а в лаковых ботинках. А что если он сам ездит шляться, то не мешало бы хоть сколько-нибудь быть внимательным к жене.