Пантелеймон Романов - Рассказы

- Ну, вот, а у тебя к нему доля какого-то уважения есть.

- Ну, что ты, какое может быть уважение,- сказал Авенир. Потом, помолчав и покачав головой, прибавил:

- А все-таки умница! Это уж не какая-нибудь учеба, а природное, настоящее. Нет, ты напрасно, Андрей, думаешь, что я тебя не слушаю, не ценю, я брат...Он встал и крепко пожал руку брату.

- Ты знаешь,- продолжал Андрей Христофорович,- когда оглянешься кругом и видишь, как вы тут от животов катаетесь, а мужики сплошь неграмотны, дики и тоже, наверное, еще хуже вашего катаются, каждый год горят и живут в грязи, когда посмотришь на все это, то чувствуешь, что каждый уголок нашей бесконечной земли кричит об одном: о коренной ломке, о свете, о дисциплине, о культуре.

Авенир кивал головой на каждое слово, но при последнем поморщился.

- Что она тебе далась, право...

- Кто она?

- Да вот культура эта.

- А что же нам нужно?

- Душа - вот что.

VIII

Уже давно прошел тот срок, который профессор назначил себе для отъезда. Каждый день он просил отвезти его на станцию, и каждый день отъезд почему-нибудь откладывался.

То лошадей не было. То Авенир забыл сказать с вечера малому, чтобы он утром пригнал лошадь из табуна. И в последнем случае Авенир хватался за макушку и восклицал:

- Ах, братец ты мой! Как же это я забыл.

Несмотря на живость характера, он так же все забывал, как и Николай.

И все у них было так же, как у Николая Так же, как и там, говорили не своими словами, а пословицами и поговорками. Были те же приметы, те же средства от болезней. Там ими пользовала всех Липа, а здесь тетка Варвара.

- Да что вы часто бываете друг у друга, что ли? - спросил один раз профессор, думая в этом найти причину такого сходства.

- Пять лет друг друга не видели. Когда Катиного дедушку хоронили, с тех самых пор,- сказал Авенир,- а что?

- Так, пришло в голову. И, пожалуйста, дай мне завтра лошадей.

- Все-таки завтра?

- Что значит "все-таки", когда я у тебя каждый день прошу.

- Не выйдет завтра,- сказал Авенир.

- Отчего?

- Тарантас сломан.

И еще раз убеждался Андрей Христофорович, что эти люди совершенно не могли жить в каких-либо определенных сроках. Все определенное, заключенное в какие-нибудь рамки, не укладывалось в их натуре. Если Андрей Христофорович говорил, что ему нужно ехать к 15 числу, Авенир возражал на это:

- Не все ли равно тебе к шестнадцатому? Эка важность - один день.

Накануне отъезда, когда все сидели за ужином и ели квас и таранку, кто-то стукнул в окно. Авенир вышел в сени и через минуту вернулся с письмом.

- От Николая,- сказал он.

Распечатали конверт. Там было короткое извещение: Липа умерла. Отчего неизвестно. Пришла с пасеки, съела две тарелки окрошки, а к вечеру и померла.

Все удивились. Катя перекрестилась и долго утирала слезы. И все вспоминали, какая была хорошая старушка - Липа.

- Теперь без нее плохо будет Николаю,- сказал Авенир,- заболеет кто лучше ее никто не знал, как помочь.

- И отчего умерла,- сказала Катя,- хоть бы болезнь какая была...

- Ну, да смерть окладное дело, все туда пойдем. А жаль, заговоров одних сколько знала.

А потом заговорили о другом и через полчаса уже забыли про Липу.

- Ну, вот хорошо, что побывал у нас, освежился, по крайней мере,- говорил Авенир брату, когда наконец у крыльца стоял добытый у кого-то вместо сломанного тарантаса рыдван, обитый внутри полосатым ситцем.

- Ты пиши, кто в театрах будет играть в следующем сезоне. Я, брат, всем интересуюсь. Так как бишь? - Ермолова - драматическая, Садовская трагическая.

- Комическая.

- Да, комическая. Помню, помню, ты сказал: комическая.

- А Рыбаков, значит, Чацкого.

- Да какого Чацкого! Рыбаков - старик!

- Тьфу, старик! Ну, конечно, старик. Я это запишу. Пиши о событиях. До нас немцы, положим, не дойдут. Кланяйся, брат, Москве, скажи ей, что за нею стоит сила. Вот она! - И он с размаху ударил по плечу Петра, который даже не пошатнулся.- Уж она себя покажет в случае чего. А, Петух?

Петр повернул свою огромную на толстой шее голову и вдруг, не удержавшись, усмехнулся так, что профессору стало жутко. Такая усмешка появлялась у Петра, когда Павел рассказывал про него, как он один с своим "Белым" травил десяток деревенских собак.

- Ну, с богом!

Андрей Христофорович простился с Авениром, который заключил его в свои объятия и троекратно поцеловал. Потом простился с Катей и, пожав огромные кисти своих племянников, сел в рыдван.

Лошади тронули. Его сейчас же толкнуло в затылок, потом подбросило вверх и пошло перебрасывать с боку на бок.

Андрей Христофрович точно в лодке в бурю держался обеими руками за края экипажа.

- Заваливайся и спи! - крикнул ему Авенир, стоя без шапки посредине дороги.- Дай бог!

ГАЙКА

На вокзальной платформе, заваленной узлами, мешками и прочей пассажирской рухлядью, сидел и лежал народ, дожидавшийся поезда.

- Когда поезд придет? - спросил, войдя на платформу, рабочий с сундуком и чайником через плечо.

- А черт его знает,- неопределенно отвечал малый в картузе, к которому он обратился.

- Вот дьявола-то...- сказал раздраженно рабочий, оглядываясь по сторонам.

- Мы, батюшка, третий денечек тут сидим,- проговорила старушка в туфлях и шерстяных чулках,- балакали вчера, что должен быть поезд беспременно, знающий человек говорил, да вот, знать, не угадал.

- Придет, бог даст...- сказал сидящий рядом с ней на мешках лохматый мужичок в накинутой на плечи без рукавов шубенке.

Рабочий, не слушая, смотрел по сторонам.

- А это какой поезд?

- Это в другую сторону, батюшка, третий звонок давно пробил, да гайку, говорят, какую-то на паровозе потеряли.

- Чего стоим? - кричали из окон стоявшего поезда пассажиры.

- Гайку не найдут никак...

- Растерялись, на весь поезд одна гайка... голь несчастная.

- Ехать не едет, а вылезть по своему делу боишься - уйдет,- говорила растрепанная женщина в расстегнутой кофте, с нечесаными волосами, выглядывая на обе стороны из вагона.- Звонки-то еще будут? - спросила она у проходившего толстого кондуктора.

- Сколько ж тебе звонков еще надо, пробило три, ну, и сиди, жди.

- Им и трех мало...- сказал какой-то веселый мужичок в лапотках, с ножичком на поясе, свертывавший папироску.

- Голубчики, идет!..- закричал как зарезанный малый в картузе и бросился в вокзал за вещами.

Вся платформа зашевелилась.

- У меня как сердце чуяло, что придет,- сказала старушка в туфлях, торопливо собирая свой мешок.- Как-то теперь, господь даст, сядем.

- На каком пути остановится? - кричали разные голоса.

- На втором пути, за этим поездом,- спокойно сказал толстый кондуктор, махнув рукой в сторону второго пути.

Все озадаченно остановились перед загородившим дорогу поездом.

- Вот этот тут черт застрял еще на дороге... Скоро ли тронетесь-то, окаянные! Стоят поперек дороги, и неизвестно что, не то в обход иттить, не то ждать.