Сергей Заяицкий - Судьбе загадка

— Один американец, — сказал Иванов от волнения хриплым голосом, — такой опыт сделал. Он два револьвера одинаковых взял, один зарядил, другой нет, потом перемешал да из одного в висок и выстрелил… И жив остался… Каково испытание для судьбы? Револьвер для гражданина Эрэсэфэсэр вещь недоступная… Вот я и хочу… два стакана взять, в один положить зернышко да на удачу и выпить… Я давно хотел, но один не могу… Другое дело при сочувствии зрителя… А может быть, вы бы сами другой-то стаканчик… Я вас еще сегодня после встречи к себе затащить хотел… Но испугался… Так как же?..

Гражданин Артенев молчал. Ему почудилось, что в углу явился вдруг некий в шитом серебром плаще красавец и мигнул ему, пригубив золотой кубок, и тотчас стал скелетом и рассыпался неслышно. Иван Иванович Иванов долго и со страхом смотрел ему в глаза, потом вдруг словно угадал тайные помыслы, засуетился.

— Вот стаканы, — сказал он торопливо. — Есть кипяченая вода… Сырой опасаюсь по причине желудка. Ведь, может быть, придется еще живым остаться… Так неудобно новую-то жизнь начинать с гастрического заболевания.

Он вышел из комнаты, вернулся с кувшином, наполнил водою два стакана и в один из них бросил зернышко. Бросив, закрыл глаза и переставил стаканы несколько раз. И когда он переставлял, гражданин Артенев тоже закрыл глаза, хоть и страшно ему было.

— Иван Иванович, — послышался печальный голос, — это вы мою водичку взяли?

Печальное лицо с очками на кончике носа просунулось в дверь.

— Так, голубчик, нельзя-с… У моей жены мигрень, и она эту воду, как манну, бережет, а вы пьете… Да еще гостей угощаете…

Печальный человек взял кувшин и ушел, укоризненно поглядев на гражданина Артенева.

— Домашние трения, — усмехнулся Иванов, — не дурно для финала жизни.

Он начал ходить из угла в угол, будто разговаривая сам с собой, потом взял со стола какие-то фотографии, бросил в огонь и с любопытством смотрел, как вспыхнуло с новой силой подкормленное пламя.

— Жена и два сына, — пробормотал он.

И тут, схватив один из стаканов, выпил его залпом. Гр. Артенев видел перед собой только другой оставшийся на столе стакан. Он почувствовал у себя в руке холодное, гладкое стекло и, ни о чем не думая, спокойно, как некогда пил шампанское, выпил воду. И тотчас ему показалось, что стены комнаты сдавили ему грудь, и от козлобородого призрака пахнуло тленом. Задыхаясь, кинулся он к двери, с бешенством вырвал рукав свой из цепких пальцев и через секунду бежал по пустой улице. А сзади него из форточки несся крик:

— Куда же вы? Куда же вы?

Гражданин Артенев бежал, и ему чудилось, что кто-то преследует его по пятам, и не хватает только, чтоб поиздеваться и помучить. Но это была только черная его тень, мчавшаяся следом за ним по серебролунным стенам домов, успевавшая еще по дороге нырнуть во все дворы, во все впадины и подвалы недостроенных зданий и катившаяся по снегу, когда владелец ее перебегал улицу или переулок. Добежав до своего дома, гражданин Артенев вдруг остановился, а за ним на каких-то развалинах развалилась его тень.

Морозная звездная ночь была мудра и величественна. Куда он бежал? Он оглядел огромный дом, в котором жил, и вздрогнул. Его окно, одно во всем доме, было озарено живым, изнутри блещущим светом. Что это? Обыск? Или сама смерть пришла и ждет его, свернувшись на кутузовском кресле?

Он начал подниматься по темной лестнице, будя недовольное разбуженное эхо. Здесь где-то жил врач. Не к нему ли сначала постучаться? Но врач, верно, сердит после дневных смертей, и ему не втолкуешь про Екатерину Медичи. Гражданин Артенев поскрежетал английским ключом, прошел по темному, заставленному шкафами коридору и распахнул дверь своей комнаты. Комната была ярко освещена. Вместо обычного холода на него пахнуло теплом и запахом кипящего кофе. На кутузовском кресле в самом деле сидела, свернувшись, какая-то неведомая гостья, закутавшаяся в платок… Но вместо острой косы, подобающей смерти, с ней рядом лежал чемодан. Когда дверь внезапно отворилась, сидевшая в кресле, видимо, перед этим дремавшая, вскочила с некоторым испугом.

— Вы простите, что я приехала прямо к вам, — сказала она, — и что я распоряжаюсь у вас… Но я получила ваше письмо и думала…

Гражданин Артенев в ужасе оглянулся на дверь. Он подумал, что сейчас войдет кривобокая madame Chevalier и скажет: «Voyons, Lely, fa is de la musique, mon enfant!»

Но никто не вошел.

— А ваши родители? — спросил гражданин Артенев, хотя сам устыдился, ибо уверен был, что беседует с призраком.

— Они уехали за границу.

— А вы?

— Я приехала в Москву.

— К кому?

— К вам, — ответила девушка и, сказав, немного смутилась.

— Ко мне? — переспросил он, все еще не веря.

— Ну да, ведь вы писали, что любите меня. Или вы солгали?

— Но как вы могли?

— Что?

— Ваши родители?

— Господи! Дались вам мои родители. Вы еще спросите, не приехала ли со мною madame Chevalier! Вы все еще думаете, что я робкая девушка в белом, которая «так сидит» за фортепьяно и разучивает шопеновский вальс. Или что вы думаете?

— Я думаю, что вы призрак.

— Хорош призрак, которому, чтоб добраться до Москвы, пришлось просидеть два месяца в товарном вагоне… Видите… Мне пришлось переодеться с ног до головы… Между прочим, я здесь сказала, что я ваша сестра.

— Вы восхищаете меня, — сказал тупо гражданин Артенев и поцеловал пальчики ее руки, ибо так был воспитан.

Она изумленно взглянула на него.

— Вы говорите, как на five o'clock'e, — сказала она. За эти два месяца я привыкла к другим выражениям… Madame Chevalier умерла бы от любого из них, но мои уши и глаза оказались очень выносливыми. Мне так хотелось вас видеть… Но, вы знаете, папа чуть не увез меня. Я с пароходной пристани удрала… Продала серьги и поехала…

— Но вас могли убить по дороге.

— Конечно, могли. Однако не убили. Я мимо самого батьки Махно проехала… В Ростове было так скучно. Меня злили французы… Они часто приходили к нам. «Et bien, mademoiselle, il faut se marier! Hein?» [4] «Ну что, мадемуазель, не пора ли замуж?» (фр.) А я решила уже, если выходить замуж, то за вас. Но скажите, вы рады, что я приехала?

Гражданин Артенев вдруг понял, что теперь он уже не будет сидеть в долгие зимние вечера перед тлеющей печуркой, придавленной к дивану привычной и ленивой тоской, что теперь смешны, а не страшны будут пшенные трапезы. И он радостно обнял свою возлюбленную. И тут почудилось ему, что в углу явился некий в шитом серебром плаще красавец и мигнул ему, пригубив золотой кубок, и тотчас стал скелетом и рассыпался неслышно. Его руки разжались, и трепеща всем телом, с ужасом оглядел он комнату.

— Что такое? — с беспокойством спросила Лели.