Сергей Заяицкий - Человек без площади

Перед дверью он остановился.

Он услыхал веселый детский смех, собачий лай и однообразное дудение на какой-то, видимо, игрушечной, трубе.

На нерешительный стук его крикнули: «Входите».

Он вошел и с удивлением увидел самого Красновидова, сидящего на полу в громадной каске, сделанной из «Вечерней Москвы». Два карапуза плясали вокруг него, уморительно гримасничая и смеясь во все горло.

Тут же прыгал пудель.

В руках Красновидов держал дудочку.

— В чем дело? — спросил он весьма благодушно.

— Извиняюсь, я имею удовольствие быть вашим служащим по фининспекции… Я — Слизин…

— Ага… Ну, и что же?..

— Я бы не решился беспокоить в неурочное время, если бы не обстоятельства, принудившие меня… просто я даже затрудняюсь выразить… Одним словом, я очень извиняюсь…

— Не больше десяти минут, знаете. Ребят возьмите. Керзон, тубо.

Какая-то женщина вошла в комнату и, недовольно поглядев на Семена Петровича, увела огорченных детишек.

Четыре телефона (из них один был какой-то чудной), стоявшие на столе, жутко подействовали на Семена Петровича. «Уж один-то, наверное, зазвонит во время разговора, — подумал он, — помешают, дьяволы». И, сев на предложенное место, он начал, косясь на телефоны:

— Я только должен предупредить… Я тут не виновен… сумасбродство жены… легкомыслие молодой женщины… устроила сеанс со спиритизмом, несмотря на мое горячее сопротивление… и вызвала духа… И даже не она вызвала… а гости, и явился Генрих Четвертый, французский король… и теперь не уходит… уплотнил самым наглым образом… Я потому вам, многоуважаемый товарищ, все это смело высказываю, потому что знаю вашу гуманную точку зрения.

И вот тут-то зазвонил телефон.

Красновидов взял трубку.

— У телефона… Да… я… Ну, здравствуйте…

Он стал слушать, и Семен Петрович видел, как сползало с его лица выражение благодушия и как наползало выражение, такое выражение, которого именно всегда боялся Семен Петрович на лице начальства. Казалось, тень не от набежавшей тучи, а от целого ненастья наползла на цветущую луговину.

— Товарищ, я прошу вас бросить подобные слова… Что значит «торчал на заседании»? Какого дьявола, в самом деле!.. А я вам говорю… Что? Это у вас в Саратове разгильдяйство!.. Моя физиономия тут ни при чем, свою поберегите!.. Шляпа куриная!

И, сказав так, Красновидов швырнул трубку.

Глаза его метали молнии, и бородка заострилась вдруг, как у Мефистофеля. С секунду он бессмысленно смотрел на Семена Петровича.

— Что это за безобразие! — крикнул он вдруг. — Вы, ответственное лицо, занимаете должность, а хуже всякой бабы… Мракобесие какое-то разводите. Зачем же мы с вас политграмоту требуем? Государство тратит огромные деньги, чтоб доказать материализм, а вы нам тут каких-то духов подвертываете… Да вы понимаете, что ваши действия являются социально опасными… Сегодня вы духа вызвали, завтра другой… Мы кричим о разгрузке, изживаем жилищный кризис, а тут какие-то короли, едят их мухи с комарами, будут себе помещения требовать!.. Какое же при таких условиях возможно строительство?

— Я пошутил, — пробормотал Семен Петрович, бледный, как смерть, трясясь и конвульсивно улыбаясь, — ничего подобного не было.

— Как не было?..

— Так… я это… нарочно рассказал… для смеху.

— Да вы что, пьяны, что ли?

Семен Петрович, чувствуя, что голоса у него нет, молча утвердительно кивнул головою.

Красновидов немного успокоился:

— Где же это вы с утра налакались?

Семен Петрович нашел в себе силы прошептать:

— В госпивной…

— Ну, положим, сегодня праздник… Только в другой раз вы, пожалуйста, когда напьетесь, дома, что ли, сидите… Как не стыдно — семейный человек…

Семен Петрович вышел, чувствуя, что земля уходит у него из-под ног.

— Приведите ребят, — донеслось из-за закрывшейся двери. — Керзон, иси!

Как некий лунатик или сомнамбула — хуже, как тень самого себя, дошел Семен Петрович до дому и поднялся по лестнице.

Счастье, что по случаю весны жильцы все с утра еще уехали за город, и покуда в квартире разговоры еще не поднялись. А может быть, в самом деле это все обман, мираж, игра расстроенного воображения?

Он хотел отворить дверь своей комнаты, но она не поддавалась.

— Кто там? — послышался испуганный голос Анны Яковлевны.

— Я.

— Сейчас, Сеничка.

Анна Яковлевна не сразу отворила дверь.

— Я переодевалась, — сказала она шепотом.

— А он где же?

— А вон он.

Генрих Четвертый сидел на балконе и курил папироску.

Это был человек с плохо выбритыми щеками и с каким-то пренебрежительно-мрачным выражением лица. Пиджак Семена Петровича был ему, по-видимому, узковат, ибо он поминутно расправлял руки и недовольно ерзал спиною.

— Зачем он на балконе сидит? — шепотом сказал Семен Петрович. — Увидеть могут.

— Он только что вышел.

— А как же ты при нем переодевалась?

— Ну, что ж такого?.. Духа еще стесняться…

— Говорят, он бабник ужасный.

— Да что ты?..

— Я не хочу, чтоб ты с ним наедине оставалась.

— Что ж, ты меня еще к призраку ревновать будешь?

— И вообще, он жить у нас оставаться не может…

Генрих Четвертый, очевидно, слышал последнюю фразу, ибо он вдруг встал и вошел в комнату. Мужчина он был с виду весьма рослый.

— Кто это не может оставаться жить? — спросил он.

Семен Петрович проглотил слюну.

— Вы не можете…

— Во-первых, не «вы», а «ваше величество» или «сир», а во-вторых, как это не могу?

— У вас… какие документы?

— Вот один документ, а вот другой…

С этими словами король показал сначала один кулак, а потом другой.

— Это мои документы и аргументы…

Семен Петрович вспотел и мокрой рукой погладил себе щеку.

— Короли себя так не держат, — пробормотал он.

— А ты почем знаешь, как себя короли держат… Кровь и мщение! Не будь здесь дамы, я бы сделал из тебя фрикасе.

— Теперь власть трудящихся…

Король свистнул:

— Ну, и трудись себе на здоровье.

— Я с вами не шутки шучу. И управдом то же говорит, и юрисконсульт… И товарищ Красновидов весьма недоволен…

— Чем же он, собственно, недоволен?

— Во-первых, что вы король… а кроме того, дух… это теперь изживается…

Генрих посмотрел вопросительно на Анну Яковлевну.

— Вы разрешите, сударыня, сделать из него фрикасе?

— Я за тебя краснею, Сеня, — сказала Анна Яковлевна, — ты пойми, это же как бы наш гость.

— Я его в гости не звал.

— Ну, другие звали.

— А это меня не касается… Потрудитесь очистить площадь… Сию же минуту… Чтоб духу вашего тут не было… Нахал…

Генрих побагровел.

— При даме? — пробормотал он и вдруг, схватив Семена Петровича за шиворот, вышиб его за дверь, которую мгновенно захлопнул и запер.