Петр Оленин-Волгарь - Будущие люди

«Великий вождь Дакома» не хочет учиться: во-первых, теперь — лето, а во-вторых, у него заноза в пальце и поэтому неловко писать. Но по осмотру оказывается, что заноза на левой руке, и приходится сесть за скучное занятие. Шуточное ли дело две страницы исписать и всё одно и то же: «Я должен быть внимательным и не делать клякс»… Тоска да и только!

Великому вождю Дакоме уже восемь лет, и настоящее его имя — «Женя-мальчик» в отличие от его двоюродной сестрёнки «Жени-девочки», которая так быстро говорит, что может бойко объясняться с индейским петухом, и, кажется, они друг друга даже понимают.

Женя-мальчик со вздохом положил на стул несколько тетрадок нот, взгромоздился на них и, развернув тетрадку, приготовился к своему подвижничеству.

Как на зло, день так хорош! Сирени в цвету и лезут в окошко своими ветвями, точно дразнят и зовут в сад, где именно теперь, когда надо учиться, особенно хорошо…

А какие причудливые тучки плывут в синем небе — одна похожа на корабль, а вон другая точно чья-то голова, и язык у неё даже как будто высунут…

Шмели и пчёлы жужжат в цветах сирени… дзг… дзг… дзг…

«Соловей» выбежал из кухни, поджав хвост, и спрятался в кустах…

На дворе белый индейский петух, растопырив крылья и с красным от злости носом, кружится на одном месте, пыхтя и шурша крыльями. Рыжая лошадь «Николка» везёт бочку воды. На тополе в скворечнице слышен страшный писк — это, наверное, мать-скворчиха принесла птенцам поесть. Кот Васька с окна старается не смотреть на эту соблазнительную семейную картинку. Да, вообще всё, что происходит на дворе, очень интересно и не может идти ни в какое сравнение с пользой учения.

«И не делать клякс», — старательно выводит узник, завидуя в душе своей сестре Нинке и Жене-девочке: те — гораздо прилежнее и давно кончили свои уроки, и теперь, наверное, готовят в саду обед для своих кукол; они отделались, а ты вот тут сиди!

— Мама, чернила засохли, — кричит великий индейский вождь.

— Я тебе подолью сейчас новых, — отвечает мама и действительно подливает.

— Держи пальцы, как я сказала, — говорит она, — смотри, ты весь в чернилах. И что это у тебя за буквы? Разве это Д? Это какой-то крендель; а?? Боже ты мой, что это за ять? У тебя все буквы точно падают.

— У меня перо гадкое, — слабо протестует Женя.

— Неправда, я сегодня только дала тебе новое.

— Оно испортилось.

— Не рассуждай; если ты так плохо будешь писать, я тебе задам ещё страницу.

Мама уходит. Женя добывает откуда-то нитку и привязывает к ней бумажку. Кот Васька и не подозревает, что ему к хвосту сейчас будет привязано украшение: он сладко жмурится от дремоты.

«Я должен быть внимательным», — выводит Женя, и буквы у него становятся всё странней и странней: того и гляди, что они сейчас подерутся между собой, до того они наклоняются друг к другу.

— Женя, — кричит со двора Алёша, двоюродный брат индейского вождя, — а знаешь, что мы придумали?

Алёша — большой шалун и, наверное, уж придумал какую-нибудь штуку. Женя старается не слушать, но никак не может утерпеть; как на зло ещё комары так и жужжат. Вот, один уже впился в руку; Женя даёт ему напиться, чтобы потом прихлопнуть: бац! Комар улетает, но зато в тетрадке оказывается большая клякса как раз в том месте, где говорится, что не надо делать кляксы. Женя конфузится и старается собрать чернила с бумаги: на то у него и промокашка. Чернила исчезают, но в тетрадке остаётся пятно величиной в полстраницы.

А шум на дворе всё усиливается. Женя не выдерживает и выглядывает в окно. Алёша с луком и колчаном за спиной бежит за своей сестрой Мунькой. Лицо у него раскрашено, на голове укреплены перья, ноги — босые. Он уже не Алёша, а Чингачгук, знаменитый друг Соколиного Глаза.

Мунька, быстро перебирая крошечными ножками, спешит спрятаться под крылышко своей няни Сидоровны. Вот он уже почти настиг свою жертву, как вдруг ему под ноги бросается его младший братишка Юрас, карапуз, весь выкрашенный в синюю краску и тоже с перьями на голове. Он — Магуа, следовательно естественный враг Чингачгука. Происходит свалка, — Сидоровна еле разнимает чернокожих. Алёше однако удаётся поймать Муньку и, несмотря на защиту Юраса, раскрасневшегося от волнения, схватить её за вихор. Мунька пронзительно визжит. Великий вождь Дакома уже не может удержаться, чтобы не принять участия в схватке; к счастью, он дописывает последнюю строчку, — не хватает даже места для «клякс» и фраза остаётся неконченной.

— Мама, я дописал! — кричит Женя.

— Ну, ступай на двор, да не шали очень, — разрешает мама из своей комнаты.

Женя-мальчик летит через окно на двор. Там происходит целая драма: Мунька визжит, Юрас кричит и хнычет, Алёша победоносно подбоченился и высматривает положительным героем. И у него, и у Юраса краска на лице размазалась, и оба они действительно похожи на дикарей.

— Алёша, это у вас что же? — спрашивает Женя-мальчик, весь разгоревшийся от быстрого бега.

— Я не Алёша, а Чингачгук, — важно отрезывает тот.

Но на беду является из дому Алёшина мама.

Мунька и Юрас сразу ободряются, а Алёша, как будто, сконфужен.

— Сидоровна, — спрашивает Алёшкина мама, — кто кого обидел?

— Да вон баловник-то ваш, — отвечает Сидоровна, утирая лицо Мульке.

— Ах, как стыдно: большой мальчик!

— Он ш меня хотел шкальп шнять, — хнычет Мунька, большая любительница жаловаться.

— Чингачгук с женщин скальпы не снимал, — важно заявляет Женя-мальчик, строго придерживающийся точности описаний Купера и Майна Рида.

— И на что ты только похож, — возмущается Алёшина мама. — И Юрий тоже; марш по комнатам.

— Я - Магуа, — пробует отделаться Юрас. — Я заступался.

— Всё равно, — там разберу; а сейчас, Сидоровна, возьмите губку, да вымойте их… На что похожи!..

Алёшина мама старается рассердиться, но раскрашенные рожицы так уморительны, что она не может удержаться от смеха.

Няня Сидоровна берёт обоих героев за руки; Алёша упирается и, кажется, собирается зареветь. Женя-мальчик пользуется случаем, чтобы его подразнить. — Это его первое удовольствие.

— Чингачгука ведут в угол, Чингачгука ведут в угол, ха-ха-ха… — заливается он.

Алёша не может этого вытерпеть, — раз-два… он вырывается из рук няни и начинается новая потасовка. На этот раз уже оба разревелись. Наконец, Алёшу, Юраса и Муньку уводят, и великий вождь Дакома остаётся один, утирая слёзы: ему здорово попало по затылку.

— Не дразнись, — прерывистым голосом говорит Алёша, уводимый в сени.

Женя-мальчик понемногу успокаивается. Ему невыгодно плакать долго, особенно громко: как раз выглянет из окна мама и посадит в комнату, чтобы нервы успокоились.