Елена Ржевская - Земное притяжение

- Лучше сначала дождемся ответа. Тогда пойдем.

Ветер затеребил ее юбку, и Жужелка обеими руками ухватилась за подол, натягивая юбку на колени. Она задумчиво уставилась вдаль на поднимавшийся вверх город.

Лешка протянул ей сырник. Она взяла и стала есть. Сырники оказались как нельзя кстати, оторваться от них было невозможно. Они с аппетитом уплетали их, пока не опорожнили весь кулек. Мировая бабка, эта старуха Кечеджи.

Самосвал, груженный железным ломом, требовательно сигналил у заводских ворот. Лешка не спускал глаз с него, пока он не скрылся за воротами. Может, это с кроватной фабрики привезли.

- До чего же тянется этот обеденный перерыв, - сказала Жужелка.

- Теперь уже недолго осталось.

Он смотрел сбоку на ее круглый подбородок, подхваченный снизу платочком, на крепкие губы. Перевел дух, сказал сурово:

- Больше ты не будешь спать во дворе. - В голове мелькнуло: может, во дворе ей спать все же лучше, потому что у матери ведь ночует шофер, но он повторил:-Это не дело-одной.

Позови Полинку, пусть и она с тобой.

Но она только отмахнулась:

- Опять ты распоряжаешься.

Она вдруг заметила Лешкин пиджак и сверток.

- Зачем ты это взял?

- А почему бы нет? Дождь, например, посыпет.

- Нет, зачем ты это взял? Нет, нет! Ты что-то скрываешь.

А вчера сказал, что ничего не будет. Ты что, соврал? Соврал? Ты скажи.

Он развалился на скамейке, вытянув ноги.

- Вот еще. Что за истерика? Что мне может угрожать? Что я, чижик какой-нибудь, что ли. Поплаваю на "грязнухе", мне стаж отстучит. Для того и иду. А ты думала, для чего? Можег, в техникум подамся вечерний. В какой-нибудь дохленький, где полегче. - Он чувствовал: она напряженно слушает. А его так и несло: на вот, получай. Ведь ей такие нравятся.-Что важно?

Чтоб работа не пыльная. Лишь бы зашибать прилично.

Он сел, выпрямившись, притянул к себе пиджак, сверток.

Курил короткими затяжками и все говорил, говорил. Жужелка смотрела на него во все глаза. Он держал сигарету, как Лабоданов, двумя пальцами, большим и указательным.

- Ты все врешь! Врешь! - вне себя закричала она.

Назад он не вернулся и не знал, долго ли Жужелка прождала его.

Он не мог вернуться к ней. Во-первых, отказ в отделе кадров.

Признаться? Она станет ужасаться, жалеть его. Продолжать кривляться? Тоже противно. Во-вторых, он сказал ей, чтоб она теперь без него ни на .шаг, а у самого осталось каких-нибудь два с половиной часа.

В общем он вышел с заводской территории через другие ворота.

Двое парней в ковбойках приколачивали к забору огромное объявление. Лешка задержался, прочел. Завод производит набор в ремесленное училище лиц в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет. Что ж, он еще может поступить. Трест "Домноремонт" сообщал: нужны слесари, электрики, нужны сварщики, газовщики. Нужны... А что нужно тебе? Вот в чем вопрос.

Кадровичка, та просто безо всяких ужимок преподнесла ему:

- Мы тут посоветовались и решили воздержаться.

Ясно, что ни с кем она не советовалась, просто не по вкусу он ей пришелся.

- Для тебя же лучше. Надо на Восток ехать. Вот тебе мой искренний совет. Таких, как ты, город портит.

Он ничего не ответил.

- Да ты садись. Поговорим по душам.

Но душевного разговора не получилось. Он не сел. Подумал, в его-то положении самое дельное смыться на Восток. Сказал ей:

- Как вы рассуждаете? Вы там были? Это только в книгах, сел в поезд на Восток - значит, уже герой...

Она перебила:

- Ты думай, что говоришь.

Он повернулся и пошел. Его просто душила бессильная злость. Пошлятина и несправедливость. Подохнуть можно. Что он, тепленького местечка добивается, что ли? Он мог бы податься куда-нибудь, где получше. Но он уцепился за эту "грязнуху"; потому что плавал уже на шаланде, и там ему нравилось и было интересно. После кроватной фабрики он боялся напороться опять на обыденщину и скуку. В сущности, последняя надежда у него была на "грязнуху".

"Чего тут переживать, - сказал он себе. - Разве это судно?

В обеденный перерыв к берегу причаливает". Но тем обиднее показался ему отказ.

Он был так взбудоражен, что происшествия этой ночи просто выпали у него из головы. А когда немного успокоился и вспомнил обо всем, пошел с завода к южным воротам. Жужелка ждала его у северных.

Теперь совсем близко тихо плескалось море. Он забрел са пляж, куда они собирались отправиться вместе с Жужелкой.

Всего неделю назад она сидела вот тут. Он старался представить себе все, как оно было тогда. Но не мог. На пляже стоял гомон - привели детский сад в трусах и панамочках. Фотограф с закатанными выше колен брюками хлюпал по воде, нацеливаясь аппаратом на этот выводок. И Лешка никак не мог сосредоточиться, наблюдая, как ребятишки под водительством худой женщины в халате, взявшись за руки, всей шеренгой пошли в море.

Неподалеку завтракало шумное семейство. Взрослые и дети жевали вяленую рыбу и запивали фруктовой водой из бутылок.

Ребята постарше гоняли по пляжу мяч, поднимая пыль. Перед глазами маячила дощечка, прибитая к вкопанному в песок столбику, "Пляж горкомхоза № 5". Прошлый раз он ее не заметил.

Забыть бы обо всем, о чертовых обрезках, о Баныкине, о Лабоданове, взять бы Жужелку за руку и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Он нащупал деньги. Девяносто три рубля тридцать копеек. Шесть семьдесят потрачено им вчера на еду и сигареты.

Деньги иногда бывают нужны позарез. Но эти деньги, что в правом кармане у него, здорово ему опротивели.

Иногда он нехотя думал о Лабоданове. Вернее, не думал, а видел перед собой его лицо, чужое, плоское, каким оно было в их последнюю встречу.

Он сел на песок и очутился рядом со старичком, суховатенькйм, жилистым, с мелкой седой бородкой и крестиком на сиреневой лямке, сползшей на его голое плечо. Старичок был в бархатной ермолке и трусах. Он лежал на подстеленной простыне, подложив под голову набитый чем-то портфель, лущил ногтями подсолнух и беспрерывно жевал.

Лешке захотелось уйти отсюда. Он встал, посмотрел последний раз на море и пошел. Грустно защемило в груди, и точно подхватило, понесло его куда-то. Он думал о Жужелке. Она еще вспомнит о нем. Еще как .вспомнит и заплачет.

Лешка задержался на секунду у витрины книжного магазина.

С плаката на него смотрел парень в скафандре. Он смотрел ему прямо в глаза, точно хороший знакомый.

Навстречу из глубины улицы доносилась похоронная музыка.

Впереди шел старый человек, нес красное знамя с черной лентой по древку. Женщины несли венки и красную крышку гроба. Старушка - обвязанную марлей посудину с кутьей. За ними сипел, ползя по булыжнику медленным человеческим шагом, неопрятный грузовик. На дне кузова, головой к опущенному заднему борту, лежал в гробу покойник. За грузовиком шел оркестр, опоясанный помятыми медными трубами.